Страшные истории острова Джерси - Эррен Майклз

Джеймсу потребовалось мгновение, чтобы отреагировать на шаги Люси по направлению к проходящей паре, и прежде чем он смог должным образом отреагировать, она уже поравнялась с экипажем. Люси протянула руку и с удивлением обнаружила, что карета под ее пальцами кажется твердой. Она была потрясена внезапным приливом силы, который пробежал по ней, когда она прикоснулась к нему. Пассажиры кареты наконец обратили на нее внимание. Мужчина был довольно красив, несмотря на свою старомодную одежду и бакенбарды, которые по современным стандартам были почти нелепыми. Он посмотрел на нее с широкой улыбкой на лице. Это была одна из тех улыбок, которые достигают глаз. Выражение истинного счастья.

Люси сначала посмотрела на мужчину только потому, что он, казалось, заметил ее, но человеком, которого она действительно хотела видеть, была его невеста. Она чувствовала, что эта женщина каким-то образом была ее сестрой из другого века, вышедшей замуж и переполненной радостью новобрачной. Она хотела увидеть лицо молодой женщины. Она думала, что, когда она посмотрит на него, то в некотором смысле увидит свое собственное лицо, смотрящее на нее в ответ.

Женщина была в вуали, но по движению ее головы Люси поняла, что ее заметили. Она не знала, что делать, поэтому просто улыбнулась. Должна ли она помахать рукой? Должна ли она выкрикнуть свои поздравления? Она чувствовала настоятельную потребность установить какой-то контакт с этой странной девушкой, но не знала, как это сделать. Она внезапно почувствовала отчаяние, но затем волна облегчения согрела ее, когда женщина в карете положила свою правую руку на руку Люси.

Невеста, все еще держа Люси за руку, протянула другую и начала приподнимать фату. Это действие показалось Люси каким-то неправильным. Она не знала, какой была свадебная традиция, когда проходила эта процессия, но была уверена, что фата не должна была сниматься. Ещё нет. Ей вдруг стало страшно, и она сама не знала почему.

Джеймс не смотрел ни на женщину в карете, ни на мужчину с экстравагантными бакенбардами; он смотрел только на свою жену. Он не знал точно, чего боится, но сердце его тяжело колотилось в груди, будто он мог потерять жену навсегда. Он направился к Люси, преисполненный потребности вывести ее из транса, что бы ни увлекало ее за собой в этой призрачной процессии. Он почти догнал ее, когда невеста, наконец, полностью подняла фату. Люси остановилась, пораженная тем, что увидела.

Это была самая красивая женщина, которую она когда-либо видела. Ее длинные волосы золотистыми локонами ниспадали на грудь. Ее кожа была гладкой и светлой, без единого изъяна. Люси пришлось бороться с желанием протянуть руку и коснуться изгиба ее подбородка. Все черты лица были очаровательно эльфийскими: маленький носик, мягкий изгиб рта. Неудивительно, что жених был так счастлив!

И затем это видение красоты в одно мгновение сменилось видением ужаса. Ярко-голубые глаза девушки потускнели и стали молочно-серыми. Нос превратился в дыру, как у скелета. Мягкая кожа сгнила и извивалась от плотоядных насекомых, и в течение нескольких секунд Люси смотрела на череп, похожий на голову ужаса, с отверстиями для глаз, темными, как беззвездная вселенная. Люси посмотрела на руку невесты на своей руке, и то превратилась в костлявую клешню со сломанными ногтями и натянутой кожей гниющего трупа.

Люси закричала, и Джеймс подхватил ее, когда она падала.

В следующую субботу Джеймс сел в постели в темноте раннего утра. Птицы снаружи, казалось, уже чирикали необычно громко, и он беспокоился, что их шум разбудит Люси, которая спала рядом с ним. Он посмотрел на ее лицо, безмятежное во сне. Это было лицо, измученное стрессом за последние несколько дней, и Джеймс с чувством облегчения наблюдал за ним сейчас, таким же мягким и милым, каким оно было всегда.

Он знал, что это спокойствие продлится недолго. Она просыпалась, несмотря на то, что не могла заснуть допоздна, и это мягкое выражение лица снова становилось напряженным от странной тревоги. Джеймс уже не в первый раз пожалел, что не может каким-то образом заставить этих птиц замолчать или улететь прочь. Он хотел, чтобы его жена отдыхала как можно больше. Она нуждалась в этом.

За неделю, прошедшую после прохождения призрачной процессии, Люси стала другим человеком. Ее преследовало и беспокоило то, что она увидела, и она не могла выбросить это из головы. В тот вечер они почти не разговаривали по дороге домой, а когда легли спать, Джеймс быстро заснул, измученный скорее эмоционально, чем физически. Раз или два за ночь он просыпался от снов о призрачной невесте и обнаруживал, что Люси не спит и смотрит так, словно ее глаза все еще были прикованы к процессии. Она сидела на краю кровати, глядя в их темный двор, будто ожидала, что кто-нибудь придет за ней.

Он вышел на работу на следующий день после инцидента, а Люси нет. Она сказалась больной. На самом деле, на той неделе она каждый день сказывалась больной.

Сначала Джеймс подумал, что понимает смятение в ее голове. Он сам испытал это в ту ночь, но по мере того, как проходили дни, а она продолжала все глубже погружаться в молчание, Джеймс начал понимать, что он вообще не понимает, что происходит в ее голове. С той ночи Люси была неумолимо мрачна и необщительна. Депрессия изливалась из нее, как смог из дымовой трубы, и загрязняла весь их дом. Ослепительное счастье первых нескольких недель их брака сменилось унынием. Каким-то образом ее затянуло в этот призрачный мир глубже, чем его, и он чувствовал, что ее нелегко будет оттуда вытащить.

Пока эти мысли устало проносились в встревоженном сознании Джеймса, его жена зашевелилась. Он задержал дыхание, надеясь, что она продолжит спать, но внезапный вздох вернул ее в сознание, и она немедленно села.

— Тебе приснился кошмар? — мягко спросил он ее.

Она на мгновение замолчала, а затем ответила мягким голосом:

— Я не знаю. Мне кажется, что да, но я ничего не помню.

— Иногда они такие.

Когда этот краткий обмен репликами закончился, и они погрузились в молчание, щебет птиц снаружи казался громче, чем когда-либо.

— Ты еще не хочешь поговорить об этом, Люси?

— Поговорить о чем? — спросила она, пытаясь выиграть время.

— О той ночи и о том, что тебя беспокоит.

И снова она ответила не сразу, и они вдвоем слушали какофонию птичьего пения,