Страшные истории острова Джерси - Эррен Майклз

Он купил инструменты, сам разбил пол, вырыл яму, поднял камень и смастерил веревочную лестницу. Неужели после всего этого он действительно был таким трусом, что не спустится в могилу на десять футов? Неужели он действительно собирался позволить какому-то другому человеку первым ступить туда и найти сокровища, которые ждали его в темноте внизу? Отказался бы он от этого редкого шанса на приключение ради какого-нибудь занудного историка, который хотел собрать компромат и просеивать его месяцами, прежде чем поднять еще один камень или спуститься в таинственную темноту, чтобы увидеть, что там было на самом деле?

— Маловероятно, — пробормотал Оливер себе под нос.

Он сунул фонарик в карман, ухватился за узел на конце веревки и спустился вниз.

Он оказался в камере за считанные секунды. Он стоял в круге света, падавшего из комнаты наверху, пока вытаскивал свой фонарик и включал его. Он медленно повернулся кругом, светя на ходу. Стены гробницы были сложены из крупных камней, которые были хорошо подогнаны друг к другу. Они удерживались на месте за счет собственного веса и формы, а не за счет какого-либо раствора или бетона. Это был настоящий дольмен, похожий на дольмен в Ла-Хуг-Би, но намного больше.

Комната, которую он образовывал, была пуста, но из нее вел низкий туннель. Возможно, там, внизу, был какой-то древний клад, где он ждал десять тысяч лет, чтобы быть обнаруженным им. Мужчина отошел от веревки, по которой спускался в камеру, и двинулся в направлении этого многообещающего туннеля.

Когда он наклонился, чтобы войти в туннель, то смог что-то увидеть. Это было похоже на какую-то рваную ткань. Он подумал, может ли это быть погребальный саван. Могла ли ткань сохраниться здесь на протяжении стольких веков? Он шаркал, сгорбившись, по туннелю, его свет был направлен на ткань. Изодранная ткань не имела смысла. Почему-то она не выглядела древней, но была порвана. Позади того места, где она лежала, туннель тянулся дальше, чем мог достичь свет его мощного фонарика.

Оливер протянул пальцы, чтобы коснуться вышитой ткани, и в мгновение ока понял, на что смотрит. Это был не какой-то древний погребальный саван, и это не было чем-то современным. Это было платье, и он мог сказать, что оно относилось к эдвардианской эпохе. Из выреза свисал разбитый череп, смотревший в его сторону. В глубине туннеля за ним он увидел еще три скелета, двух мальчиков и мужчину, одетых в такую же архаичную одежду, распростертых на земле и разорванных. Это была та самая семья, которая купила дом у Гудвина, Оливер в этом не сомневался. Их кости были разбросаны, будто их бросили. Некоторые из них были сломаны.

Разумный современный человек внутри Оливера начал говорить что-то о том, что беспокоиться не о чем. В конце концов, мертвые не могут причинить тебе вреда. Однако он больше не прислушивался к этой части себя. Его более мудрые животные инстинкты полностью взяли верх, когда он пополз обратно тем же путем, которым пришел, ужас придавал ему быстроты.

Добравшись до камеры в конце туннеля, он увидел нечто, от чего у него кровь застыла в жилах. Свет в подвале наверху погас. Только при свете фонарика он увидел, как его веревка на мгновение дернулась, будто развязывались узлы, прежде чем упасть в проход к нему. Он подбежал к тому месту, где его веревка лежала на земле беспорядочным кольцом, и заглянул в дыру, из которой он спустился. Он направил луч фонарика вверх, боясь того, что может увидеть, но зная, что должен посмотреть.

Он увидел, как толстый серый камень перемещается над ямой, словно сам по себе, по пути осыпая его рыхлой грязью. Затем встал на место с меловым стуком. Он был погребен. Похоронен заживо. Он закричал, хотя уже знал, что никто никогда его не услышит.

Именно тогда он услышал звук, который ранее принял за раскат грома. Это был звук сердитой, голодной собаки, рычащей где-то в темноте, и он становился все ближе.

ПРОЦЕССИЯ В СУМЕРКАХ

Они соревновались с темнотой. Раннюю часть того июньского воскресного вечера они провели, гуляя рука об руку по лесам и полям в приходе Святого Лаврентия. Они шли бок о бок, украдкой бросая друг на друга взгляды и сверкая улыбками. Джеймсу нравилось, как солнечный свет играет на ее золотистых волосах, а Люси восхищалась силой и жизнелюбием, которые исходили от него.

Они две недели назад вернулись из свадебного путешествия в Париже, и Люси не сомневалась, что сделала правильный выбор, выйдя замуж за этого человека. Джеймс был так же без ума от нее. Всякий раз, когда люди спрашивали его, что привлекло его в ней в первую очередь, он всегда отвечал, что это был серебристый звук ее смеха, когда он впервые услышал его в пабе. И все же, хотя ему действительно нравился ее смех, это была ложь. Во что он впервые влюбился, так это в ее красоту. Не только очевидную красоту, которую могли видеть все, но и тайную: то, как морщился ее нос, когда она улыбалась, или то, как она опускала глаза и слегка краснела, когда ей делали комплимент. Ее доброта освещала ее изнутри, и Джеймс чувствовал, что видит каждую грань ее красоты так, как другие люди просто не могли.

Тени, которые слегка склонялись к востоку от деревьев, когда они начинали свою прогулку, удлинились. Они выглядывали из каждой рощицы и каждого дерева, преследуя пару по полям. Тени касались их, когда они шли, и за деревьями больше не было видно солнца. Джеймс и Люси участвовали в гонке, чтобы добраться домой до наступления темноты, но они начинали думать, что, вероятно, в этой гонке они проиграют.

Это их не особенно беспокоило, поскольку они знали, что к чему. Они родились и выросли в Сент-Лоуренсе и были уверены, что знают каждый дюйм прихода. Несмотря на то, что они переехали в свой дом в Карфур Селус всего пару недель назад, они знали, что найдут его. Прогулка в темноте была бы настоящим приключением. Они отпустили несколько шуток о том, как заблудились и были вынуждены выживать, слизывая росу с листьев и поедая лесные грибы.

Наконец тени стали такими длинными, что вообще перестали быть тенями, и мир погрузился в сумерки. Запад все еще светился фиолетовым, и были видны только самые яркие звезды, но с появлением этих первых звезд воцарилась сверхъестественная тишина. Дневные птицы и насекомые притихли, больше не щебетали и не жужжали, а порождения тьмы еще не выбрались из своих