Мутные воды - Алёна Дмитриевна Селютина

Вокруг клубился молочно-белый туман, и за ним скрылось все, что должно было его окружать. Одновременно Клим понял две вещи: он теперь стоит, а не сидит, а песня шаманки доносится до него приглушенно, зато стук барабана он слышал отчетливо. Клим огляделся, и ему показалось, что где-то впереди, в тумане мелькнула большая птица. Он пошел за ней.

Идти пришлось долго. Видимо, потому что так далеко ушла Женя. Как далеко вообще может завести человека излишняя рефлексия? А ведь времени у него не так много, и нужно еще придумать, что сказать. Но слова, даже найденные, быстро забывались. Птица то мелькала впереди, то снова пропадала. Потом закричала резко, гортанно и взмыла вверх, вспоров крыльями белесую дымку. Клим сделал еще несколько шагов, вынырнул из тумана и узнал место, в котором очутился.

Это была набережная, по которой они с Женей, еще будучи студентами, любили гулять и с которой часто спускались к реке, чтобы покидать камни в воду. Потом набережную реконструировали, все изменилось. Клим помнил ее немного иначе, но, видимо, в этом мире всё решали воспоминания Жени. Здесь набережная была безлюдна, вокруг стояла неприятная, густая тишина, трава, деревья и цветы выглядели потускневшими и неживыми, воздух застыл, словно и не было реки рядом, и всё вместе это напоминало страшный сон. Начало и конец прогулочной дорожки тонули в тумане. И вода в паре десятков метров от берега — тоже.

Клим подошел к перилам, огляделся и наконец увидел Женю. Она сидела внизу на ушедшей наполовину в песок бетонной трубе и смотрела на мутную воду. И здесь ей было, как когда-то давным-давно, не больше двадцати четырех лет. Кожа да кости, короткое каре вкруг, закрывающее лицо, безразмерная черная футболка с логотипом рок-группы и широкие штаны. А он уже почти забыл ее такой…

Клим сбежал вниз по ступенькам и ступил на песок. Женя повернула голову в его сторону.

— Привет, — спокойно поздоровалась она.

Не узнала? Или не поняла, что он реален, а не просто порождение ее сна?

— Привет, — ответил Клим. — Я присоединюсь?

— Конечно, — кивнула Женя и подвинулась, освобождая ему место на трубе, хотя его и так хватало.

Клим сел рядом и по старой привычке, почти машинально, зачерпнул ладонью камешки, потряс их в кулаке, просеивая от песка, и кинул один в воду. Камешек погрузился в нее без всплеска, не потревожив поверхность реки, и это лишь усилило ощущение кошмара. Клим сглотнул. Это место не нравилось ему все больше и больше.

— Тебе не хочется порой все вернуть? — вдруг спросила Женя.

— Что все? — перехватил вопрос он.

— Время. Пройти этот путь заново. Без ошибок.

— И что бы ты поменяла?

Женя помолчала, вглядываясь в реку. Потом опустила глаза.

— Возможно, не пошла бы к тебе мириться после нашего неудачного знакомства. Не попросила бы жениться на мне. И жить со мной, и…

— И не было бы Макса.

— И не было бы Макса, — совсем тихо повторила Женя. — И меня бы не грызло ощущение, будто мне все дали, а я просто отвернулась… Я так виновата перед ним…

Клим не удержался и кинул в воду еще один камень. Тот повторил судьбу собрата.

— Ничего не хочу менять, — ответил он чуть резче, чем собирался. — Все мои ошибки меня чему-то научили. Все, что смог, я исправил. Мне нравится моя жизнь. Я ее сам построил.

— И мое присутствие в ней нравится?

— О, обожаю эту ее часть!

Женя скептически взглянула на него. Клим в тысячный раз за последние двадцать лет отметил, до чего у нее красивые глаза. Усмехнулся и сполз по трубе вниз, на песок. Тот был не теплым, но и не холодным. Что ж, уже неплохо.

— Давай откровенно, Жень, — предложил он. — Ты появилась в моей жизни, когда мне это, на самом деле, было очень нужно. Ты стала моим первым настоящим другом. Со временем ты стала мне даже ближе, чем брат. Ты дала мне мощный толчок к развитию. Без тебя я так и сидел бы неучем, уверенным, что моя главная сила… ну, в силе. Ты меня во всем поддерживала. Родила мне сына. И еще ты меня кормила все эти годы. Я отказываюсь вычеркивать тебя из своей жизни. Нет!

Клим надеялся, что она улыбнется, но этого не произошло. Женя снова вернулась к созерцанию реки.

— Тем летом, вернувшись из экспедиции, я зашла в квартиру и поняла, что надо бежать, — прошептала она. — Прямо сейчас, пока чемодан еще не разобран. Ты встретил меня на пороге с Максом на руках, ему было три месяца. Ты был обросший, с настоящей бородой, на вид потерял килограммов десять, футболка вся в каких-то пятнах… И так радовался мне. Я испугалась. Подумала, что такси отъехало совсем недалеко, я еще успею уехать…

Клим снова сглотнул. Потом с силой бросил в воду еще один камень в неясной надежде, что хоть этот разрушит оцепенение реки. Не вышло.

— И что тебя остановило?

— У тебя в животе заурчало. И везде был такой бардак… Даже в коридоре. И в холодильнике, как потом выяснилось, шаром покати. Ты нуждался в помощи. Хотя бы с уборкой и готовкой. И я осталась.

— И все эти годы ты была с нами только ради этого?

Женя опустила голову. Прикрыла глаза рукой. Вздохнула. Волосы закрыли лицо. Клим поборол желание отвести их в сторону.

— Нет. Я захотела помочь не потому, что чувствовала себя обязанной это сделать, хотя, конечно, чувствовала… Но мне было важно, чтобы о вас было кому позаботиться. Я не могла уйти, зная, что ты голоден и прямо сейчас не можешь сам себя накормить. И я хотела знать, что с Максом все в порядке. Но я говорила тебе: нельзя рожать детей, не желая их, — прошептала Женя. — Я так много лет злилась на тебя. За то, что все это вообще случилось. Беременность, роды, ребенок… В роддоме Максима принесли, а я не испытала к нему ничего. Взяла на руки словно чужого. Будто не его в себе носила целых девять месяцев, не о нем думала каждую секунду. Я смотрела на него, и все, что чувствовала, — дикую смесь из ответственности, раздражения и вины. Шов болел, от обезболивающего мутило, еще молоко пришло, казалось, грудь разорвет, а Макс так больно хватал за соски…

— Ты не рассказывала…

— А зачем? Я знала, что через месяц сяду в самолет. И знала, что если начну жаловаться,