Королевская кровь-13. Часть 1 - Ирина Владимировна Котова

Дети тут же деловито побежали в свои комнаты, выглянула из гостиной экономка и прижала руки к груди, сбежались в прихожую слуги. Все были здесь, даже няня, и все радовались, обступив Катерину, что хозяйка вернулась.

И Катя растерянно оглянулась на Сашу — он увидел, понял, что она отвыкла и от людей, и от своей роли хозяйки.

— Катерине Степановне нужно перевести дух и отдохнуть, — сказал он громко, чтобы перекрыть гвалт.

— Ох, и правда, чего это мы, — всполошилась экономка. Няня понятливо пошла наверх, к детям, повариха ступила к кухне, но что-то вспомнила, обернулась. — Госпожа, а обед подавать? Я только приготовила, по-простому для нас всех, жаркое да суп, но вы же знаете, у меня всегда вкусно.

— Я сыта, — улыбнулась Катя, на глазах возвращаясь к роли герцогини, которая ей очень шла, — а вот Александру Даниловичу накройте в гостиной. Он с удовольствием пообедает.

— С огромным удовольствием, — подтвердил Свидерский.

Он успел пообедать — жаркое действительно было превосходным, — когда Катерина зашла в гостиную. Из коридора доносились голоса и смех девочек, играющих с няней.

— В детстве все так быстро забывается, — сказала она, улыбаясь. Она успела и переодеться в светлые брюки и свитер под горло, а судя по слегка влажным волосам, собранным в хвост, и принять душ. В доме было прохладно, и она села рядом с Сашей, прижалась к нему, и он с нежностью поцеловал ее в волосы.

— Ты ведь не останешься сейчас, да? — спросила она тихо.

— Я задержусь, пока восстанавливаюсь, Кать, — ответил он. — А потом на фронт. Но пока время побыть вместе у нас будет. Не все время, конечно, — он тяжело улыбнулся. — Вечером у меня похороны учителя. Будут и еще дела. А когда закончим с иномирянами, я вернусь на пост ректора. И, если захочешь, сделаю специально экспериментальную группу для тех, кто пропустил возраст поступления, но хотел бы нагнать. Поступишь, будешь учиться.

Она прижалась крепче.

— Как хорошо иметь в любовниках ректора, — сказала она со смешком.

— В мужьях, Кать, — заметил он наставительно. — Но я не хочу давить. Просто подумай об этом.

Она отодвинулась и посмотрела на него. Погладила по лицу — он видел в зрачках отражение своих морщин и седин.

— Что, — спросил он, — я теперь еще больше похож на твоего мужа?

Она нахмурилась и помотала головой.

— Совсем не похож, — проговорила она. — Вы совсем разные, Саш. Абсолютно не похожи. Понятия не имею, почему так считала раньше.

— Это хорошо, — ответил он с улыбкой. — Так что с замужеством, Кать?

— Давай подождем, — попросила она мирно, снова прижимаясь к нему. — Давай дождемся, пока ты снимешь военную форму. И сделаем все красиво, Саш. Моя первая свадьба была ужасной. Я хочу нежную и теплую.

— Ты ведь знаешь, что я люблю тебя? — уточнил он тихо. — Даже если ты не захочешь замуж, это не изменится. Я всегда буду рядом, Кать. Ты всегда сможешь на меня опереться. И я готов купить тебе загородный дом или целое поместье. Хотя у тебя наверняка есть… и ты можешь себе позволить.

— Купи, — проговорила она. — Не хочу ничего, связанного с Симоновым. Пусть остается девочкам. А я хочу наш общий дом.

— Это значит, что ты меня тоже любишь, Кать?

— Ну конечно, Саш. Я люблю тебя.

* * *

Следующее продолжение — в понедельник 20 января около 20 часов вечера.

Глава 5.1

Вечером в антимагическую камеру Зеленого крыла, названную так потому, что в стены ее были вмонтированы сотни артефактов, блокирующих перенос и возможность манипуляции стихиями, зашел Александр Свидерский. Сопровождающие — боевые маги Зеленого крыла остались за дверью.

Черныш, что-то пишущий от руки за узким столом, повернул к нему голову. Он выглядел уже помоложе, чем вчера, когда Алекс нашел его под золотым вьюнком рядом с телом Деда. Но все равно — высохшим, истощавшим стариком. На столе стоял кувшин воды и наполненный стакан, и Черныш осторожно выпил из него.

— Вы больше не боитесь воды? — спросил Свидерский с любопытством.

— Проклятье ушло еще когда я сидел под вьюнком, — ответил Черныш так, будто они обсуждали какое-то исследование. — Не знаю, с чем это связано, но не скажу, что против. Хотя я и оставался последним проклятым… хотя нет, еще же Львовский. Любопытно будет у него узнать, освободился ли он от него. Поинтересуетесь, Александр Данилович? По ауре чую, что он где-то здесь.

— Поинтересуюсь, — пообещал Александр, вглядываясь в Черныша: просевшая аура пульсировала, набирая силу, и нитей проклятья действительно больше не было видно.

— Так чем обязан визиту, коллега? — высокомерно осведомился Черныш.

— Похороны Алмаза Григорьевича через полчаса, — проговорил Алекс, и старый маг задумчиво покрутил ручку. — Я отведу вас туда, если вы дадите слово, что не попытаетесь сбежать. Тандаджи согласился выдать вас под мою ответственность. И под то, что я послужу гарантом вашего послушания при допросах.

— Свидерский, — поморщился Черныш, — даже ваше участие в допросах не заставит меня сказать больше, чем я хочу. А я скажу ровно столько, насколько мне предложат сотрудничества. Да и если бы я хотел сбежать, я бы уже сбежал отсюда. Неужели вы думаете, что меня — или вас, если уж на то пошло, — эта камера может задержать больше чем на полчаса? Ладно, — он обвел глазами стены службы, — на час, Тандаджи расстарался.

Алекс огляделся и понимающе усмехнулся. Надо будет предложить Тандаджи свои услуги.

— Тогда почему не сбегаете? — спросил он. — Надеетесь на разумность Бермонта?

— Мне нужна реабилитация и возможность работать в своем институте. И у меня есть, что предложить этому медведю, — спокойно ответил Данзан Оюнович. — А если уж он не пойдет на сотрудничество, то сбежать я всегда успею.

— Тогда почему сразу не перенесетесь к нему с вашими предложениями?

— Он слишком импульсивен, — поморщился Черныш, — может сгоряча и ударить чем-то неприятным. А пока идут все процедуры по передаче, остынет и будет готов разговаривать.

— Ваша самоуверенность вас когда-нибудь подведет, Данзан Оюнович, — проговорил Александр убежденно.

— Моя самоуверенность позволила мне спасти мир, молодой человек, — сварливо ответил старый маг, так напомнив в этот момент интонацией Деда, что Алекс помолчал, чтобы прийти в себя.

— И вы ни о чем не жалеете, Данзан Оюнович? — спросил он наконец.

Черныш отвернулся, дописал строчку, положил ручку на стол. Встал и чуть пошатнулся. Измотанность и выжранный резерв ударили и по нему.

— Алмаз тоже постоянно пытал меня этим. Жалею ли я, что не было других вариантов, кроме убийств? — спросил он, опираясь на спинку стула. Глаза его, впавшие, потускневшие, темные, казались