Предназначение - Галина Дмитриевна Гончарова

Устя и рот открыла:

– К-как?! Бабушка, правда это?!

– А чего ты удивляешься? Ты молода и здорова, муж твой десяток детей еще сделать может… и смотрите вы друг на друга ласково. Чего странного?

– Быстро так…

– Как Господь дал. И то – считай, зима закончилась, март на дворе, вы уж почти месяц женаты. Вот и случилось.

Устя пальцы сцепила, не знала, то ли за голову хвататься, то ли за сердце.

– И… теперь что?

– Да и ничего страшного, живи себе и радуйся, ребеночка жди. Мужа сегодня порадуй.

– А… можно нам? Радоваться?

Агафья поневоле фыркнула. Ох уж эта молодежь бестолковая!

– О ребеночке скажи, глупая! А в остальном – все вам покамест можно, ты сильная, еще и в радость будет. Я тебе точно говорю, не станет ребеночку хуже от радости вашей… Любой радости!

– Так, может…

– А вот это – никак не может. Ты, Устя, не путай, когда в кровати ты с мужем порадуешься, тело хоть и напряжется, а все ж ты в кровати останешься, если и будет какой вред, сила твоя легко его залечит. А вот наши дела тебе сейчас ни к чему. Там ты силу тратить щедро будешь, а молодость твоя тут помехой станет, неопытна ты, сама не поймешь, как волховскую силу потратишь, жизненную тратить начнешь. Тут и сама надорвешься, и ребеночку плохо будет. Когда б не была непраздна ты – отоспалась да отлежалась. А когда малыш внутри сидит, он от тебя все получает, первым делом по нему все ударит.

– Бабушка…

– Да. И только так, хочешь ребеночка здорового – поосторожнее с силой своей, а лучше вообще ее не используй без надобности крайней.

– Поняла я, бабушка.

– Вот и ладно, когда поняла. Сделай, что скажу, а далее – не твоя забота, обещаю, все устроится.

– Бабушка…

– Мужу скажи обязательно.

– А когда случится что?

– Не случится, и не думай даже. Ты волхва не из слабых, благословение Живы на тебе, да и мы с Добряной рядом, ежели сами не справимся, еще кого попросим. Хотя чего тут справляться – и выносишь легко, и родишь, как выдохнешь. Столько-то вижу я, осталось тебя от глупостей да опрометчивостей уберечь.

– Бабушка!

– Цыц.

И спорить было сложно, будь ты хоть трижды царица.

* * *

Вечером Илья к палатам государевым подъехал, как ни в чем не бывало с другом поздоровался, коий в карауле стоял, поискал глазами сенную девку, да та сама к нему кинулась, ровно к родному, запричитала, едва Илья отшатнуться успел – не ткнула б иголкой отравленной.

– Ох, счастье-то какое, боярич! Глаза выплакала государыня, идем, провожу я тебя…

Илья и пошел вслед за ней, на два шага отставая. Шапку на затылок сдвинул, кафтан расстегнул, вроде как и не опасался ничего особо.

– Направо, потом налево…

Девка приговаривала потихоньку себе под нос, Илья прислушивался. И невдомек было им, что наблюдали за ними. Не постоянно, нет, а все ж ходами потайными палаты царские богаты. Устя их все не ведала, но и того хватило… Действительно, вели Илью в палату Смарагдовую, вели, да не довели.

На одном из переходов по голове его приложили из-за угла темного.

Не сильно, мешком с песком, надолго таким не оглушишь, челюсть не своротишь, не убьешь, а вот дух хорошо вышибает. Вот и вышибло.

А уж подхватить да в покои, рядом находящиеся, утащить и вовсе несложно.

Только вот Устя, которая брата в следующей точке не дождалась, тут же тревогу и подняла. Агафья ее услышала, сама к выходу из палат государевых поспешила, а Усте строго наказала в покои свои идти.

Устинья и рада бы ее не послушаться, да голова закружилась, затошнило… С такими радостями еще и ей помогать придется. Нет, проще ей послушаться да к себе пойти.

Понимать надобно, когда помощь твоя необходима, а когда она – камень на шее. С тем Устя к себе и отправилась, по стеночке, дыша глубоко, чтобы не так мутило. Ох, неужто и дальше так будет?

Не хотелось бы, верно, переволновалась она за брата. Ничего, сейчас полежит чуток, да и все хорошо будет.

* * *

Илья хоть и оглушен был, а все же осознавал смутно, что несут его куда-то. Не сопротивлялся, обмяк, позволил ворогам сделать все, что хотят они.

Пусть стараются, а он тут повисит тряпочкой, недаром он шапку на затылок сдвинул: Основной удар по ней и пришелся, чуточку смягчили его и войлок толстый, и мех оторочки. Так что…

Илья скоро и вовсе опамятуется, сопротивляться сможет. Несколько хорошо спрятанных ножей душу мужчине грели, сердце радовали. На двух-трех татей его точно хватит, а когда удастся чем посильнее разжиться, клинком или бердышом, Илья и вовсе душу отведет!

Черное колдовство творить в сердце Россы! На государя злоумышлять, сестер Илюшкиных в черные дела втягивать, на него покушаться, на родных его… И одной бы причины для приговора хватило, а тут вон сколько! Жаль только, не казнишь несколько раз-то. Вот так и понимаешь, что права иноземщина немытая, для некоторых-то тварей одной виселицы али там плахи мало будет, их бы разнообразно казнить, с выдумкой.

Пронесли его по коридору темному, потом положили, руки за спиной стянули. Хорошо еще, Илья в полудурноте был, не то б точно себя выдал – по руке ножом резанули, кровь закапала, судя по звукам, собрали ее в плошку какую.

– Готово, боярыня.

– Вот и ладненько, мальчики, несите теперь его.

И этот голос узнал Илья. Варвара Раенская, дрянь неприметная, погоди ж ты у меня! Своими руками порву паскуду!

Зато и дурнота прошла почти, голова от боли прояснилась, все во благо. Кровь сцедили – зачем? – руку тряпкой какой-то перетянули, чтоб не капало, и то хорошо. А обыскивать не стали, значит, не тати, те бы мигом обшарили, все вытащили.

– Здоровый, лось!

– Тяни, не то боярин тебе расскажет, кто здоровый, а кто дохлый!

Илья тем временем осторожно мышцы на руках напрягал – расслаблял, путы растягивал. Без выдумки его связали, просто петлю на запястьях захлестнули, он сам бы лучше справился. А уж Божедар-то и вовсе… Показал ему богатырь, как человека связать можно так, чтобы не освободился. На щиколотки петля накидывается, на запястья, а потом и на шею. Дернешься – так себя придушишь.

Вот так, потихоньку, осторожно…

Сволочи!

А вот рот завязать и мешок на голову натянуть – уже лишнее было! За это вы отдельно ответите!

Коридор кончился, Илья ощутил свежий