Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

– Чаго? – недоуменно переспросил Максимка.

– А, рано тебе яшчэ такое знать, – отмахнулся зна́ток. – Ты тольки одну вещь запомни – бесенок малый проникнуть в наш мир может да дел тут натворить, они тута як тараканы всегда лазают, бывают и во-о-от такие крохотные, с твой ноготок. Но шоб такая тварь, с рост человеческий – впервые вижу! Не может быть такого! А коли и вовсе обосновался б тут черт настоящий, как бабки говорят, – тута бы на месте деревни здоровенный котлован был с ямой посередке до самого земного ядра. Не черт это и не бес.

– Кто ж тогда?

– Думаешь, мало их, тварей Пекельных? Тут хоть Сухощавого спрашивай, хотя и тот, поди, не всех ведает, а тольки самых верхних.

– А ниже там кто?

– Много будешь знать… – Демьян шутливо замахнулся для подзатыльника. – Ну-ка лучше приглядись, чуешь чего?

Максимка прислушался к себе. Он уже научился распознавать некоторые знаки в окружающем мире – то ли зна́ток сумел чему научить, то ли сам он окреп в своем умении. Там, в поле и в лесу с немцем, он и впрямь чуял нечто, что не объяснить словами; и когда у Сухощавого ждали курьера из Пекла, тоже екало так странно в глубине души. И зубы ныли. Здесь же он не ощущал ничего.

Ученик пожал плечами:

– Не-а.

– То-то же. И я ничога не чую. Пустота какая-то… – Зна́ток зевнул, почесал обрубок безымянного пальца. – Но я так и думал, хошь и видал в церкви – ну какой тут бес, право слово? Думал: будет нечисть якая, так и той тут нема…

Размышляя, Демьян чесал бороду и внимательно глядел в сторону леса, пытаясь высмотреть, что же за паскудь там такая сховалась. Максимка проследил за его взглядом, но не увидел ничего, кроме очертаний стволов елок да березок, терявшихся в темноте непролазной лесной чащи. Ничего. Нахмурившись, зна́ток кивнул своим размышлениям и промолвил:

– Ладно, хлопче, почапали спать – утро вечера мудренее. Завтре разберемся, шо тут за бесовщина творится.

Демьян проснулся ночью по малой нужде. Лежал некоторое время в темноте, глядя в потолок и слушая посапывание спящего Максимки. Наконец поднялся прогуляться на улицу до ветру, захватив табак и спички.

Ночью в Сычевичах не так уж и мрачно. С востока гурьбой катились пузатые дождевые тучи, но над деревней небо было ясным и глубоким, с россыпью мигающих звезд и щербатым полумесяцем. Свежо – зна́ток пожалел, что не надел куртку.

Он отошел в сторону от дома, расстегнул ремень на штанах. И застыл с открытым от удивления ртом, уставясь на поле между лесом и вёской.

Там над травой плыла страшная кобылица, описанная Дорофеевной. Плыла, будто не касаясь копытами земли, – с атласной переливающейся шкурой, с пылающей мертвым светом шелковистой гривой. Зеленоватое холодное сияние исходило от лошади, как от болотных огоньков, что горят на мертвецких сердцах, отбрасывая блики в темном поле. Глаза, темные и умные, глядели прямиком в душу. Предвестница смерти прядала ухом, издавала мерное ржание; а еще она шагала в сторону замершего Демьяна, угрожающе помахивая пушистым хвостом. Каждый шаг копыта будто втаптывал в землю оставшиеся годы жизни – один, второй, третий.

Зна́ток попятился назад, а когда лошадь прибавила ходу, то и вовсе рванулся бегом к хате, чуть не запутавшись в расстегнутых штанах. Ворвался в избу, запер дверь и выдохнул, стараясь не разбудить Максимку. Сердце колотилось как бешеное. В голове роились путаные пугливые мысли: «Что ж это я теперь, умру? Так ведь всяко умру. Или теперь скорее? А коли зараз прям? Вон как сердце долбит – а ну как инфаркт?!»

Пожалуй, впервые в жизни – пережив и фрицев, и Купаву, и много еще чего другого – зна́ток по-настоящему испугался смерти. Не погибели от лап какой-нибудь кикиморы, не лютого смертоубийства от рук фашистов, а такой вот банальной, спокойной даже смерти, когда сердечко раз – и привет. Перед глазами стояла длинная морда вестницы погибели. Буквально заставив себя, через силу Демьян выглянул в окно – лошадь удалялась в сторону леса, мерно перебирая копытами.

«Вроде пронесло. Отметила она меня али нет? Поди разбери!»

Зна́ток схватил со стола солонку и насыпал соли под дверь, у окон и, подумав, вокруг их с учеником кроватей. Прошептал заговор со свечкой (Максимка заворочался и что-то пробормотал во сне) и сел на кровать. Посмотрел еще раз в окошко. Кобылицы не было видно. «Вот те на, не выдумала Дорофеевна!»

Ложась спать, он прошептал молитву и крепко сжал ладанку на груди. «Чертовщина в Сычевичах непонятная, где такое встретишь яшчэ?» – подумал он, засыпая.

Максимку разбудило играющее радио. Кое-как пытался подпевать Демьян:

Я гляжу ей вслед,

Ничего в ней нет,

А я все гляжу,

Глаз не отвожу…

Зна́ток, раздетый по пояс, тягал пудовый чурбан: играл мышцами и легко перекидывал импровизированный снаряд из ладони в ладонь. Заметив, что ученик проснулся, Демьян грохнул чурбаном о пол, улыбнулся с непонятной грустью:

– Доброй ранницы! В здоровом теле – здоровый дух! Надо б нам тоже радиолу в дом приволочь, не скушно буде.

– Ага, можно, – Максимка широко зевнул. Поставив ноги на пол, удивился при виде рассыпанной соли. – Гэта вы солью напорошили?

– Я-я. Ночью гости приходили. Нехорошие… – задумчиво сказал зна́ток, выключая радио. – Поди умойся, да работать пора. Нам тама бабки блинцов натаскали – подкрепись.

Максимка поплелся во двор – к бочке. Зна́ток крикнул в спину:

– Слышь, Максимка, а как певца звать?

– Иосиф Кобзон…

– Анна Демидовна его слухает, як думаешь?

Максимка пожал плечами. Чего Демьян Рыгорыч к этой Демидовне привязался?..

На улице слегка моросило, сырость была такая, что хоть в стакан наливай. Отправились прогуляться по деревне. Заглянули в гости к Дорофеевне – той совсем стало плохо, даже разговаривать не могла. Бабки суетились рядом, с платками, суднами и лекарствами; в общем переполохе на знатка с учеником и не обратили внимания. В общем, не до них было.

– Вы идите тама с чертями разбирайтеся, поплохело ей, – бормотала Марфа, выталкивая их наружу. – С сердцем шо-то… Слухай, зна́ток, а мож, чаго посоветуешь, кстати? Травку якую, а?

– Валидолу и нитроглицерина, – буркнул Демьян на пороге. – И врача годного.

– Поговорку слыхал? Врач – исцелися сам! – блеснула эрудицией бабка. – Не нада нам коновалов тута, управимся.

Дверь избы