Знаток: Узы Пекла - Герман Михайлович Шендеров

– Вы нас сильно обяжете, – прокряхтел странно молчаливый зна́ток. Демьян на кой-то ляд вырядился сегодня, надел выходной костюм, только туфель не нашлось, брюки поверх сапог. И медальку «За отвагу» прицепил. – Анна Демидовна, да?

– Все верно, Демьян Рыгорыч. – Она улыбнулась и поправила прядь волос за ухо. – Позвольте узнать, а вы чему мальчика учите?

Максимка с удивлением смотрел на Демьяна – тот весь налился краской, побагровел под взглядом учительницы немецкого, того и гляди лопнет от натуги.

– Медицине учу, вот, – выдохнул, придумав, зна́ток. – Как врачевать, отвары всякие, кости править. В медицинский его потом отправлю учиться. А пока он мне как сынка, ну и помогает по работе, скотину там лечить, травки заваривать…

Анна Демидовна радостно рассмеялась. И в самом деле, слухи зачастую оказываются куда интересней действительности.

– Это хорошо, врачи стране нужны, но и немецкий нужно учить. Хаб ихь дас рихтиг гезагт, Макс?

– Йа, фрау Гринюк, – привычно ответил Максимка. В школе он учился на пятерки только по немецкому языку.

– Может, чаю выпьете?

– Нет, нет, дякую, мы не голодные! – невпопад ответил зна́ток и, взяв Максимку под локоть, потащил того на улицу. – Спасибо вам огромное! До свидания, Анна Демидовна!

– Да не за что, мне несложно. Удачи вам, – закрыв дверь, она посмотрела в окошко на две удаляющиеся фигуры – молодого, но уже седого, мужчины, опирающегося на узловатую трость, и верткого мальчишки, который без остановки что-то рассказывал. Пожав плечами, учительница села писать письмо в Германию.

А Демьян шел молча, размышляя о чем-то своем, пока Максимка говорил про школу и пятерки по немецкому и про то, какая хорошая училка Анна Демидовна. Зна́ток внезапно прервал монолог:

– Слухай, хлопчик, скажи-ка мне… Кхм, кое-что.

– Да, дядька?

– А она не замужем?

– Хто?

– Анна Демидовна твоя, хто! – Демьян вновь покраснел и вытер платком выступивший на лбу пот – наверное, от жары.

– Да нет вроде… А вам зачем?

Зна́ток не ответил, продолжая шагать в сторону дома и думая о чем-то своем. Над Задорьем в зените стояло солнце – жаркое, живое, бесстрастное, как и ангелы на нем, безразличные к людским печалям.

Нечистая деревня

– Да твою ж дивизию! – завопил Федорыч, выкручивая баранку руля и роняя пепел с папиросины на широкую грудь, обтянутую тельняшкой. – Чтоб я еще хоть раз тут поехал! Чтоб хоть раз!..

Асфальтированная трасса Минск – Москва кончилась, ушла в сторону, и старенький грузовик-полуторка вот уже полчася трясся по разъезжей колее. Сидевшие в кабине Демьян и Максимка держались за что попало, но и от этого толку было чуть: от каждого рывка по паршивому шляху их швыряло по всему салону. Федорыч матерился, со злобой дергал рычаг переключения скоростей, мотал туда-обратно руль, уходя от рытвин и ям на дороге.

Старый грузовичок ехал в деревню со смешным названием Малые Сычевичи – в семидесяти километрах от Задорья.

А началось все так: в обед к дому знатка подъехал, фыркнув глушителем, потрепанный ГАЗ-АА. Из кабины вылез хромой водила и безапелляционно заявил, мол, Демьяну позарез нужно ехать с ним.

Максимка-то подумал, что почту привезли – нелюдимый угрюмый Федорыч числился почтальоном, развозил между глухими выселками посылки, продукты, пенсию; в общем, был вроде деревенского курьера. И вот кому-то внезапно приспичило увидеть знатка в такой дыре, как Сычевичи.

– А чаго там? – вякнул Максимка.

– Чаго-чаго… По твоей части шо-то, колдун-ведун ты наш, – мрачно отвечал Федорыч, трепя Полкана за холку; тот даже не тявкнул – сам ткнулся лобастой башкой в широкую ладонь, признал. – Бабки с Сычевичей жить не могут, как тебя видеть хотят. Мне денег уплочено туда и обратно тебя доставить.

– Не колдун я, – привычно поправил Демьян.

– А мне якая разница? Ты хоть груздем назовись, главное – в кузов полезай.

В общем, так и тронулись, оставив Полкана на суседку. Вроде и недалеко, но, как съехали с трассы, Максимка с каждой минутой все больше жалел, что напросился с Демьяном – от таких виражей зад, казалось, превратился в один большой синяк. Водитель мрачно молчал, то и дело приподнимаясь на сиденье, чтоб выжать сцепление. Зна́ток едко откомментировал:

– А ты завсегда так, вприсядку, или тольки с пассажирами?

– Хошь – высажу, пешком пойдешь, на своих двоих.

– Дак, мож, мне идти и не треба? Ты бы хоть рассказал, что там стряслось.

– Сами все скажут, – рыкнул Федорыч, – Да не боись, заплотют табе, шарлатан.

– Ты за помелом-то следи, товарищ мичман.

– А ты меня не пугай! Пуганые мы! В одной сумке кишки, в другой – треугольники. Во, видал? – Федорыч стукнул по ноге, где от колена тянулся железный протез. – Мне одна твоя «коллега» травки пихала да отвары, я мазал-мазал – ни хрена. Вот ногу и отняли – гангрена.

– А как мазал? После заката? А крестик ты сымал? А на месяц глядел? Так-то, мож, к фельдшеру надо было идтить?

– Может, и надо было, а я на вашего брата-шарлатана повелся, вот и…

Демьян поморщился, давая понять – разговор окончен. Федорыч закурил очередную папиросу, позыркал мрачно сквозь дым, но долго молчать не смог, протянул Демьяну лопатообразную ладонь, обезображенную наколкой-якорем.

– Лады, ты не злись, я сгоряча. Твоя правда. Не поверил я. Не мазал ни хрена. И к фельдшеру не поехал. Мне уж и жизнь не мила была, такого наглядевшись, одно спасение – глаза залить… Нормальный ты мужик, пусть и дурной маленько. Мир?

– У нас двадцать лет мир, Федорыч. А ногу я твою не чапал.

– Не трогал – твоя правда. И мир давно, тоже не врешь. Дай-ка пацану яблоко, вон, в кармане лежит.

Максимке сунули большое красное яблоко, тот захрустел, разглядывая панораму за окном – скачущую картинку из берез, елей и кустов, наросших поверх глубокой заболоченной канавы.

Дорога стала чуть ровнее, ГАЗ повернул, и в лесу возникла широкая прогалина, за которой ярко заблестело серебром нечто массивное и шумное. Максимка аж высунулся в окно, чтоб разглядеть лучше.

– Дядька, а это шо там?

– А-а, это ГЭС ихняя местная. Гидроэлектростанция, во! – ответил Федорыч. – Ща получше видать буде. Она малая совсем, правда, но зараз расширяют, новую турбину строят. Вам, кстати, тоже электричество дает. Наша Рыбчанка весь край кормит.

С пригорка видно было и правда лучше. Федорыч подрулил к краю нависающего над ГЭС обрыва, остановил машину. Максимка рассматривал сооружение, казавшееся ему колоссальным, немыслимым – ничего подобного он ни разу в жизни не видал. Река Рыбчанка врезалась в дамбу и спадала из шлюзов шумным белым потоком, размывающим землю у