Цикл «Аратта». Книги 1-7 - Мария Васильевна Семенова

Напоследок глава храмовой стражи от себя лично выдал Туоли превосходный лук с пластинами из выгнутого турьего рога, с набором тетив в берестяном коробке, пучком стрельных древков и наконечниками на все случаи: хочешь — куницу бей, хочешь — лося.

— Куда уж мне, увечному, — отнекивался Туоли.

— Не тебе, так сыну, — спокойно отвечал старый воин, складывая в возок воинское снаряжение.

Были там и доспех из вощеной кожи, и обтянутый кожей щит, и изогнутый, будто крыло, бронзовый меч, и два копья — охотничье и боевое.

— Сынишка поправится, учи его как следует, — напутствовал Туоли начальник стражи. — Подрастет, сюда вернется. Что ему в лесной глухомани делать? К тому времени город отстроится. Такие невиданно большие волны, как последняя, все ж нечасто приходят…

— И то верно, — согласился Туоли, глядя на Метту, сидящего на козлах с поводьями в руках. — На сына вся надежда.

— Так, может, спросить у праведного Светоча подмоги? Хоть пару всадников, проводить до места…

— Уж спрашивал, — поморщился Туоли. — Говорит, люди ему здесь нужны. Сам знаешь, злодей пытался убить государя Аюра. После того дня Светоч вовсе покоя лишился.

— Это уж точно! На каждом углу охрана, к солнцеликому, кроме лекаря, вообще никого не пускают. Сверху донизу храм переворошили — убийц ищут… — Начальник стражи махнул рукой. — Ну да что там! Спасибо тебе и сынку, ко времени на месте оказались… В добрый путь!

Он помог Туоли забраться в возок и поднял раскрытую ладонь в солнечном приветствии.

Едва повозка въехала на уже расчищенную от ила и песка плотину, Туоли заглянул в возок, уперся ногой в крышку сундука и сдвинул ее.

— Надеюсь, мой государь не успел заскучать?

Ответа не последовало. Лежащий в ларе сын Ардвана глядел на серый полог из оленьих шкур, укрывавший возок, словно не услышав вопроса.

— Ну ничего, — пробормотал стражник. — Потерпи чуток. У Линты тебе полегчает…

Туоли кинул взгляд на приземистую башню стражи, что высилась среди развалин разоренного морем города. Крыша с нее была снесена, но все же башня устояла под ударом большой волны. Кроме этой башни, не уцелело почти ничего. И главное, если в прежние разы, дойдя до торжища, а то и затопив его, вода уходила, то нынче даже крыши лабазов едва торчали над водой. Кое-где из-под жирного ила и бурых водорослей торчали обломки стен. Молчаливые горожане там и сям пытались докопаться до погребенных жилищ — своих или брошенных, а значит, ничейных. Безучастными взглядами они провожали скрипучий возок беженцев. Изредка сторонились, освобождая дорогу. Лишь иногда кто-нибудь мерил взглядом широкие плечи Туоли, прикидывая, не отберет ли тот последнее. Но, увидев затянутые в лубки руки, успокаивался — не отберет.

Затопленные улицы остались позади, но до самых сопок бывший стражник не увидел ни одного целого дома. Волна захлестнула берег так высоко, как никогда прежде.

— Уезжаешь, государев человек? — заметив стражника, спросил один из горожан — с лопатой в руках и берестяным коробом за спиной.

— Как видишь.

— А куда?

— К родне.

— Оно хорошо, когда родня есть, — закивал горожанин. — А то зима скоро. Поутру на воде ледок стоял. Как дальше быть, неведомо — ничего же не осталось! Если праведный Светоч не испросит у Исвархи особую милость и если молодой государь чуда не явит — мало кто до весны доживет… — Горожанин уныло махнул рукой и оперся на лопату. — В море выйти не на чем. Да и как — берег няшистый, сплошная топь. И охотой всем не прокормиться… А тебе да сопутствует Исварха!

Он замолчал. Возок проехал мимо. Житель Белазоры глядел ему вслед отупевшим от безысходности взглядом, что-то шепча себе под нос.

— Слышишь, государь? Люди ждут от тебя чуда. Не время разлеживаться! — проговорил Туоли, когда развалины города наконец остались позади и возок выехал на лесную дорогу меж холмов.

Аюр молчал, глядя на серый полог. «Я жив, — думал он. — Как странно! За последнее время я столько раз мог умереть, но все еще жив. Что это — особая милость Исвархи? Но почему тогда он допустил смерть отца? Или может быть, мне все это чудится? Может, я умер тогда на мостках? Ведь дни идут, а мне ничего не хочется, и даже нет сил открыть глаза. Моя душа настолько срослась с телом, что ее донимает боль того, чего уже нет? Чего от меня хотят, зачем я им?»

Он закрывал глаза и чувствовал, как огромная волна подхватывает и несет его — ничтожную соринку; как рушится на крыши Белазоры и швыряет его, как и сотни таких же соринок, в кипящий водоворот…

А Туоли все бубнил над ухом:

— Вставай, светлый государь, сейчас в чащобы поедем. Не ровен час, нападет кто. Лук, стрелы есть — а стрелять некому. Метта пока тетиву не натянет, на тебя вся надежда!

Аюр вздохнул. Ему вдруг припомнился бой на Лосиных Рогах.

«Неужели там тоже был я?»

Того царевича больше не было… А кто остался?

Тракт был густо засыпан желтыми березовыми листьями. Под колесами потрескивал ледок в лужах, хрустели обломанные недавним ветром сучья. Кое-где у дороги лежали древесные стволы, — вероятно, те, кто ехал по ней ранее, расчистили заваленный бурей путь.

— По лесу-то как ехать, батюшка? — спросил Метта.

— Держи пока прямо. Увидишь останец, на кабанью голову похожий, дальше примечай — там дуб такой разлапистый будет. За дубом ельник, но ты туда не смотри, сразу за ним и поворачивай. Там поначалу узко будет, но это только сперва. Дальше дорожка выровняется.

— А там куда?

— Там сиди, по сторонам гляди. Вожжи можешь отпустить. Кони сами дорогу знают, не заплутают.

— Аюр, давай играть! Смотри, очень просто. Надо ходить прямо. Это только кажется, что поле большое. На самом деле ставишь костяшку, потом еще. Если туда хода нет — не страшно. Поворачиваешь и снова идешь прямо, но в другую сторону. Шаг… шаг… Глядь, уже и прошел все поле!

Ну давай. Что ты все время спишь?

— Батюшка, как же так? Ведь государь может встать, если пожелает. Когда ты его в лес по нужде отводил, он ведь сам худо-бедно шагал, хоть и на тебя опирался. Почему же дни напролет все лежит и не разговаривает со мной? Может, я его чем обидел?

— Не трогай его, Метта. Он в Белазоре такое совершил, что ни единому смертному не под силу. Я думаю, он потому и лежит, что его сущность человеческая подобного перенести не смогла…

— Так что