Злое марево: Луч Империи - Мурат Янг

— Ну. Рассказывай, пропащая душонка, — потребовал Громов, как только дверь захлопнулась.

— Я упустил её, — слабым, сдавленным голосом доложил сопляк.

— А почему тотчас ко мне не явился?

— Явился, как только пошел на поправку.

— Что? Так ты забо… — Громов осекся.

Он уставился на свисающую руку сопляка. Но руку ли? Стало ясно, что еще не так: тяжелый запах: запекшаяся кровь вперемешку с гноем.

— Ты ранен?

— Да.

Граф отметил, что сопляк более не тратит время на титулы и вообще немногословен.

Сопляк меж тем поднялся, левой рукой расстегнул пуговицы плаща и скинул его. Справа, словно пень, торчал щедро обвязанный бинтами огрызок.

— И кто так тебя? — осведомился Громов, вглядываясь в остаток плеча.

— Она.

— Вера? — Громов не смог сдержать насмешки. Впрочем, тут же подавил её. — Неудивительно. Ты же знаешь, какой она боец. И, кстати об этом: как и куда она сбежала?

— Святослав прислал за ней своих гвардейцев. Мои люди видели их. И они видели твоих.

Уже давно немолодое сердце Громова забилось быстро и аритмично: «Неужели фортуна?».

— Расскажи подробнее, что случилось? Что они видели?

— Там была битва. Вера, понятное дело, поддержала своих, и только одному из шестерых удалось уйти. Он, верно, уже давно прибыл и доложил о случившемся.

— Продолжай!

— А что продолжать? Мои гвардейцы не стали дожидаться, пока займутся и ими. Их было-то двое. Они попросту вернулись.

— И даже не выяснили, кто был в карете?

— Ну… не Святослав же, — кисло усмехнулся сопляк. — Кто бы там ни был — он трус, так как и носа не показал во время схватки. А может, она и вовсе была пуста.

— О нет. Там была одна очень важная персона, — нахмурился Громов. — И тебе надлежит отправиться в погоню, арестовать эту персону и доставить мне. Ну и о Вере не забывай.

Сопляк неверяще уставился на Громова. Затем покосился на свой обрубок.

— Вы с ума сошли! Видите ведь, я более не боец.

— Это можно исправить, — раздался ехидный голос со стороны балкона.

Громов ни капли не удивился, так как знал, что Глашатай стоял там всё это время. Сопляк же вздрогнул. Глаза расширились.

— Кто вы? — удивился он. — И откуда взялись?

— Он был тут всё время, — ответил Громов за демона.

— Но балкон закрыт.

— Видишь ли… Глашатай умеет становиться невидимым.

— Глашатай? — Морщины на лбу сопляка мучительно сморщились. Он с ужасом таращился в залитые чернотой глаза долговязого демона.

— Неважно, — ехидно пролепетал тот. — Ты прослушал главное. Это можно исправить. — Костлявый когтистый палец показал на обрубок сопляка.

— Арсений Александрович, — не отводя от демона ошарашенных глаз, дрожащим голосом пролепетал сопляк. — Что происходит?

— Не будь олухом. Тебе предлагают исцелить твой недуг.

— Исцелить это? — Обрубок плеча шевельнулся. При этом лицо сопляка исказилось болезненной гримасой. — Невозможно! К тому же… Я приказал сжечь мою руку.

— Аха-ха-ха! — расхохотался Глашатай, ухватившись за богомерзкое плоское брюхо. — Кремировался? Что ж не похоронил свою конечность? Можно было бы цветки на могилку бросить… Или, ой. Простите. Не цветки, а только отростки стеблей или лепесточки. — И он снова залился смехом.

Дождавшись, когда демон угомонится, Громов спросил:

— Почему сжёг?

— А к чему мне лишнее напоминание собственной ущербности? — кисло ответил сопляк. — Вернуть руку не выйдет, слишком долго она лежала в тепле. Да и где нынче найти чудодея, способного приладить её и заставить прирасти?

— Это верно, — кивнул Громов. — Таких целителей раз-два и обчелся.

— Но… — Палец Глашатая вознесся к потолку. — Есть и другой способ.

Сопляк недоверчиво покосился на демона, затем перевел взгляд на Громова.

— Арсений Александрович, что происходит? Кто этот человек?

— Человек? — Громов коротко глянул на Глашатая (и где он там человека увидел?). — Думаю, Владимир Сергеевич, настала пора посвятить тебя в одну очень важную тайну.

Глава 12

Я — Вера

Я лежала на земле головой вниз. Боль. Обида. Злость. Что еще может ощущать человек, который едва способен шевелиться? Но при этом мои ноги обвязали веревкой, дабы сократить шаг, а руки — так, что пальцу не шелохнуться.

— Развяжите уже, — прошептала я слабым голосом, пока наши конвоиры поднимали меня.

— Убежишь, — недоверчиво возразил Кирилл.

— Как?

— Так же как пыталась там, на лесной стоянке, где мы по твоей милости почти на две недели застряли.

— Это не её вина, голубчики. — Любимов тоже подоспел, чтобы помочь мне подняться.

— Конечно, не её, — кивнул Кирилл. — Твоя, старик. Если бы ты не удумал врачевать её в том лесу, то не задержались бы в нём.

— Ты куда пошла вообще? — потребовал Андрюха. — Давай-ка без нашего согласия от кареты ни на шаг.

— Умыться, — огрызнулась я. — Утром люди умываются.

Шагах в пятидесяти простирался плоский песчаный пляж. Озерная вода приятно манила. А я вовсе не лукавила. Просто хотела сполоснуть лицо.

— Развяжите хотя бы руки, чтоб сподручнее было.

— Чтоб ты ими ноги развязала? — фыркнул Кирилл.

— Голубчики, если вы будете её постоянно скрученной держать, то плохо дело обернется.

— А это тут при чем? — удивился Андрюха.

— Видите ли, операция прошла хорошо, но ткань пострадала. Припозднились мы с врачеванием. Ей нужно бережное обращение. И важно, чтобы кровь хорошо циркулировала.

— Развяжется и убежит, — настырно повторил Кирилл.

— Да говорю же, любезный, осложнения возникли, — нахмурился профессор. — Я уж и вовсе сомневаюсь, что приживётся конечность.

— До Смоленска рукой подать, — сдался Андрюха. — Даже если удерет — догоним. Это наши земли, мы тут всё знаем.

Но Кирилл не разделял его оптимизма.

— Княгиня голову нам открутит, если мы такую добычу упустим.

— Ты