Сто причин моей (не) любви - Елена Александровна Романова

он приставал к секретарю ее жениха после того, как Эмилин призналась ему в любви и сейчас больше, чем когда-либо, нуждалась в его поддержке. Он должен был пойти за ней хотя бы для того, чтоб утешить. И сказать, что тоже испытывает к ней чувства. Какие, правда, он и сам не знал.

В общем, Митчелл бы стоило приложить массу усилий, чтобы его удержать, но она лишь отпрянула, вытирая губы с видом полного презрения и стыда. Она потупила взор и озадаченно закусила губу, будто допустила досадную ошибку. Эта растяпа всерьез принялась отталкивать Нейла, а должна была просто признаться, что хочет продолжить. Хочет ведь. Очень хочет. И стыдиться этого.

Она опустила голову, пытаясь скрыть лицо. Хорошая тактика, конечно. Но что это за выражение скорби и вселенского страдания? Олсен не настолько мягок, чтобы это все терпеть. Он вынужден с ней считаться и возиться с ее чувствами и желаниями, с ее идиотской любовью к Лесли, принципами и сраным жеманством, которое ему поперек горла. Он, конечно, не из тех, кто истязает женщин, но эту белобрысую девку хочется наказать. И, возможно, заставить нуждаться в нем. Чтобы в ногах валялась, чтобы лезла ему в штаны и просила о снисхождении, чтобы умоляла ее трахнуть. И он, разумеется, снизойдет. И сделает это максимально грязно и жестко, чтобы уж точно оправдать клеймо подонка, которое она на него навесила. И ему плевать, насколько это подло.

— Послушай, малышка, — зло усмехнулся он, наблюдая, как она надсадно дышит, — меня это на хрен не устраивает.

— Меня тоже, — раздался ее тихий подавленный бубнеж.

Нейл оглядел ее с ног до головы: бессменная жилетка, строгая рубашка и длинная безобразная юбка. Порвать бы все это, а после переодеть по своему вкусу. И прическу сменить. Его раздражают эти туго зачесанные светлые волосы, и никаких тебе завитков и игриво выпавших прядей. Лицо без грамма косметики. Митчелл скучная и правильная. И это злит. Нейл разденет ее донага и единственное, что будет ее украшать — метка на ее груди и следы его губ и рук. Он не выпустит ее из постели, пока не устанет. А он редко устает.

— У нас проблема в отношениях, Митчелл.

— У нас нет отношений, — отрезала она.

Чертова заучка. Синий чулок.

Нейл сдержал порыв взять ее за лицо, чтобы заглянуть в эти глупые глаза, полные упрямства. Хотелось спросить: «Какого дьявола ты так выпендриваешься, маленькая ослица?»

— То есть я должен впрягаться во всякое дерьмо из-за тебя просто так? — спросил он.

— Это называется быть джентльменом, господин Олсен. Вы бы это знали, если были бы правильно воспитаны.

Твою мать.

Воспитан? Кем? Приютскими пацанами? Голодом? Войной? Кровью и предательством?

Его едва не трясло от ярости. Или ревности. Или… он плохо понимал, но его раздирало изнутри. И единственное, что успокоило бы — ее податливое тело, жадные мягкие губы, эта полная сладкая грудь и горячее проникновение, ее стоны. Он хочет это услышать. В ее исполнении. Хочет сорвать с нее маску сдержанности и, наконец, увидеть, что под ней.

Но Митчелл сопротивляется так яростно, будто он не просто ей противен, а, по меньшей мере, чем-то заразен.

— У нас разные взгляды на жизнь, господин Олсен, — выдала эта заучка с таким видом, будто заключила в эти слова всю мудрость своего никчемного существования.

Отчитывать его вздумала? Он знает эту жизнь, включая самые грязные и жестокие ее аспекты. Он не только видел смерть, он ее причинял. Он очерствел душой и никого никогда не любил, а сейчас, едва потянулся к кому-то, его снова отвергают. И кто? Вот это белобрысое недоразумение, влюбленное в недоноска-Лесли?

— Идите за своей сестрой, — вдруг процедила Митчелл, — вы разве не видели, как она расстроена?

Нейл слегка опешил.

Упоминание Эмилин его разозлило. Он сам разберется со своей родней. Ему не нужны советы, да еще в таком тоне. Еще пара ее фраз, и он полыхнет. Какого черта нужно создавать проблемы на пустом месте, когда все должно быть прозрачно и понятно?

— Что за отношения у вас, вообще? — вдруг сердито выдала Митчелл, цепляясь скрюченными от напряжения пальцами за юбку и комкая ткань: — С кем вы целовались вчера ночью?

— Что? — Нейл озадаченно запустил пальцы в волосы на затылке и слегка потянул. — Проклятье, Митчелл… твою-то мать… Ты ревнуешь?

— Нет! — взвизгнула она. — Придумали тоже! Делать мне нечего. Пфр… я вас ненавижу, ясно?

— Ясно, — улыбнулся он.

— Мне плевать, что именно вы делаете ночами! — покраснела она.

— Отлично.

— Спите, с кем хотите!

— Спасибо за разрешение, Митчелл. Я бы это делал с радостью, но у меня нет вариантов, кроме, как трахать холодное бревно.

Девушка вскинула взгляд, и Нейл понял, что переборщил. Эвелина казалась раненной его словами, и на дне ее зрачков что-то дрогнуло.

— Да… катись ты! — выпалила она, задыхаясь от разочарования и гнева: — Ж…ж…жалкий полукровка!

Митчелл не придумала ничего лучше, чем толкнуть его в грудь, чтобы сбежать из беседки, но можно ли сдвинуть с места рассвирепевшего дракона? Он даже на шаг не отступил, а лишь выставил руку, преграждая Эвелине путь к спасению. Упершись ладонью в стойку, поддерживающую свод беседки, Нейл хищно зарычал. Девушка юркнула было под его рукой, но он поймал ее за ворот рубашки, и прижал, напуганную до смерти и вздрагивающую, к своему телу.

— Ты нарываешься, — самодовольно проговорил он, любуясь ее раскрасневшимся лицом с блестящими глазами и слегка подрагивающими губами. — Кажется, ты снова заслужила наказание.

Ее взгляд, сосредоточенный на его глазах, вдруг преступно упал на его губы, и Эвелина тихо, обреченно застонала.

— Митчелл-дурочка, — наблюдать за тем, как она сопротивляется и проигрывает, было очень занятно, — секс со мной — это очень приятно.

— Нет, — но в противовес словам ее маленькие пальчики снова уцепились за его волосы. — Не хочу.

— Я буду нежен, малышка. Обещаю.

— Нет… не надо, — влажные ладошки скользнули ему на плечи.

— Буду целовать тебя, Митчелл. Везде.

Ее глаза распахнулись от ужаса, но она произнесла, сбиваясь на каждом слоге:

— Ве-з-з-де?

— О, да.

— Я не могу.

Ее движения никак не соотносились с тем, что она говорила, потому что Эвелина поглаживала Нейла по груди, а жилка на ее шее билась в сумасшедшем ритме.

— Конечно, можешь, — Олсен сладко прижал ее к себе, не скрывая собственного возбуждения, а напротив, давая почувствовать, — я очень тебя хочу.

— Нет, — замотала головой, а сама прильнула.

Ей приятно.

Она так дрожит, что это рвет крышу. Один ее вид — глупой недотроги, которую сжигает желание — заставляет Нейла тяжело сглатывать. Он никогда