Черное озеро - К. Разумовская

соратника, что будет рядом не из-за страха, а во имя идеи. Если ты сыт — тебя мало волнует то, каким трудом хлеб оказался на твоём столе. Никто не станет беспокоиться о всепоглощающей войне, сжирающей налоги крестьян. Справедливость же вообще отходит далеко из списка интересов, нагло подвинутая удачным браком и воскресной службой куску оникса в виде суровой женщины с серпом.

Стивер Ландау, хоть и не столь впечатлен потрохами и сном на сосновых лапах, разбросанных по снегу, не высказывает недовольства.

Спиной опираюсь на стену, прохладную и хранящую запах осенней сырости. Надеюсь, что кипы бумаг, разбросанные вокруг, разберут себя сами.

Мален похитил девчонку из отчего дома и угодил с ней в плен. Почему она, а не старшая Романова? Елену было труднее увести? Не мог же этот простофиля решить, что они равноценны!

Елена обещана женой Катэну Гриневицкому, старшему сыну Ланцуга, правящего у подножия западных гор. Мать наследника — Эльги, сестра Кегала Крупского, князя Черноградского. О Западных Горах ходит много слухов, но, благодаря моим некогда близким отношениям с царем, я знаю где правда, а где небылица. В недрах скал должно скрываться с полсотни тоннелей, сделанных для незаметного передвижения наших войск к границе с враждебной Меряной. Эти тоннели могут помочь нам пройти быстро и незаметно в Черноград.

Карты должна быть у Эльги Гриневицкой и Маномы Емельяновой. Вторая — ещё одна сестра Кегала Крупского.

Раз Мален потерпел неудачу, придётся отбросить идею шантажа и прибегнуть к старому доброму воровству.

До Емельяновых ближе, но личная дружина князя Вадока Емельянова когда-то славилась своей ловкостью. Нет времени и желания проверять так ли хорошо обстоят дела с их подготовкой в нынешнее время. С другой стороны, основные силы наверняка брошены на мою поимку, и охрана поместья будет слабее.

До Гриневицких путь дольше, да и горный массив с одной стороны от княжества помешает пробраться незамеченными, так как основное сосредоточение дружинников будет у границ с Торговым Путём и Выжженными Землями. Там, откуда идём мы.

Думай, Разумовский. Взращенный при царском дворе, охотник за всякой мерзостью, я точно способен отыскать жалкий клочок бумаги в гадюшнике княжеской семьи.

Забавно осознавать, что со временем я стал тем, на кого сам вел охоту.

Воспоминания о широких богато украшенных улицах Асквы теплятся на краю сознания. Дороги, мощенные брусчаткой, сливались тут и там и всегда приводили к царскому дворцу. Запах выпечки и сладостей тянулся по улицам шлейфом. Двух, а то и трехэтажные дома, отделанные узорами и лепниной были не редкостью, а привычным глазу зрелищем. Монастыри, сияющие золотыми куполами в свете полуденного солнца, влекли верующих. В столице всегда было много идолопоклонников.

Перед кем бы я склонил колени сейчас?

Перед отмщением. Моя жизнь, одна третья её часть точно, ушли на то, чтобы царь захлебнулся горем, как я когда-то своим.

— Амур?

Идэр стоит в дверях, вцепившись тонкими загорелыми пальцами в деревянную окантовку.

Не люблю, когда меня отвлекают.

Встаю, раздвигая бумаги и свертки руками. Они заполоняют собой практически все пространство вокруг. Чертежи и записки к ним. Вот лодка с особым построением носовой части, похожей на ту, какой кичатся в Варварском Крае. Они устанавливают фигуры богов, чтобы те благословляли их путь.

Идиоты. Богам нет дела до людей и уж тем более, если они высекли из бревна симпатичную фигурку Похоти с застывшими волосами, будто их разбрасывает ветер.

Признаться, я был бы впечатлён, если бы мою тушку так бессовестно приукрасили и пригвоздили к форштевню. Но всё ещё не настолько, чтобы мне было интересно благословлять кучку рукастых лизоблюдов.

Главная идолопоклонница почла меня своим присутствием в столь отвратительно долгий день. Быть беде?

— Чего тебе?

Идэр вздыхает и склоняет голову набок. До глупости простое действие переносит меня в нашу душную спальню, темную, с кучей покрывал, подушек и с безвкусной лепниной под потолком.

Отвратительная эта штука — память, она не дала мне поехать с катушек в Лощине, но при том же брала измором года напролёт.

— Воровка сказала, что готова. Пока ты вел переговоры с княжной, она дописала свою ересь, и мы с Хастахом её привязали. Мало ли.

Тонкая фигура вырисовывается под рясой, изогнутая, как змея. Идэр прислонилась к косяку, сложив руки на груди. Браслеты звякают, соприкасаясь с массивными цепями на её шее, которую так хочется свернуть.

Она почти не изменилась. Миндалевидные глаза, подведенные сурьмой, ловят каждое движение, в поисках одобрения.

Поднимаюсь и шаркая плетусь к двери прямо по оставшимся чертежам. Они всё равно бесполезны в достижении моего умысла.

— Я же сказал, чтобы вы её не трогали.

— Ты же не серьезно имел это… — Идэр прерывается на полуслове и меняет тему: — Ты выглядишь неважно. — с беспокойством тараторит предательница, протягивая руку к моей груди. Замираю, стараясь не смотреть на неё. Ладонь холодная и костлявая. Такая, как и тогда. Столько лет прошло, а я помню, как держал её за эту ручонку и надевал обручальное кольцо на палец. Как будто это было вчера.

Давай, вырви мне то, что ты так милосердно оставила от сердца и покончим со всем этим.

Идэр нежно гладит шрамы под рубашкой. Напрягаюсь.

Балдахин, холодные подушки и рубиновое платье, сползающее с острых плеч на пол. Тихие шаги, как по песчаному берегу, нежные объятия и запах ладана, навсегда впитавшийся в бронзовую кожу и волосы, цвета воронового крыла.

— Гордишься своей работой?

Бывшая невеста вскидывает брови, изображая удивление.

— Дорогой, я просто хочу помочь тебе.

Ее навязчивое желание спасти меня раздражает больше женоненавистничества Хастаха и глупой доверчивости Малена. Я не нуждаюсь в спасении и сочувствии. Мне не нужна любовь и жалость. Хочу, чтобы меня уважали и продолжали бояться. Я добьюсь отмщения, если не общей идеей, то хотя бы безукоризненным подчинением.

— Не думаешь, что питать тайную симпатию к бывшему любовнику — клише? — рычу я, разглядывая тонкие загорелые пальцы, увешанные кольцами.

Она никогда не знала меры. Ни в чем. Как и я.

— Не думаешь, что общаться с бывшей невестой как с дерьмом — двойное клише? — она говорит мягко, выводя пальцем невидимые узоры над сердцем.

Может, я действительно должен дать ей вторую попытку?

Импульсивный и несдержанный, я прыгаю на одни и те же грабли, ожидая поглаживания вместо отрезвляющего удара по лбу.

Делаю шаг вперед, встав к ней почти вплотную. Идэр мешкает и замирает. Чувствую тепло её дыхания на шее. Она гладит ключицы и спускается ниже, проводя кончиками пальцев по солнечному сплетению. Тошнит. От всего — лжи, предательства, от которого ей никогда