Хозяин теней. 3 - Екатерина Насута

И с надеждой, что сумею.

У меня даже почти получилось.

Я сунул клинок в зубы, стиснув твёрдую рукоять. Древние артефакты… нет бы… сокровищницу… сто запоров и сейфовая дверь… лабиринт, мать его, со смертельными ловушками.

А они в подвал.

Чтоб…

Замка приличного и то зажали.

Лёд перестал трещать. Он раскачивался подо мной, этакий гигантский водяной матрац. И я на нём барахтаюсь. Вода тут же, лужами и лужицами, она пробирается сквозь одежду, растекаясь по коже липким ледяным маслом. И холод подгоняет. А ещё кажется, что центр этой ледышки стал прогибаться.

Это ж не нормально…

Ненормально.

А если… если в этом и фишка? Что они научились делать не просто прорывы, а использовать для открытия их такие вот… как его назвать? Алтари? Печати? Проще ведь старую дверь отпереть, тем паче, что ею время от времени пользуются, нежели новую в скале рубить.

Вот они и…

Рука коснулась камня. Нормального такого гранита, почти родного даже.

Так… встаём. И тень. Где тень? Дед? Тимоха? Хоть кто-нибудь?

Я выплюнул клинок, кое-как обтёр о штаны. Извини, если заслюнявил. Рефлекс. Теперь надо куда-то… куда? Штаны без карманов. Да и не влезет. А вот если за пояс заткнуть. Идейка не самая здравая, но руки мне нужны свободными. Глядишь, и не убьюсь.

До выхода добрался, так, по краюшку. Лампу взял многострадальную, от которой уже толку немного, потому как зелень вон сияет потусторонним светом.

Теперь отдышаться, подняться и найти кого, кто объяснит…

Додумать мне не позволили.

Протяжно заныли петли, а следом раздался грохот.

— Чтоб…

Это не был голос деда.

Или Тимохи.

Гости, значит.

А я тут. Встречаю. Хлеба и соли не захватил, но… есть лампа.

— Не спеши, — этот голос незнаком, но я заранее ненавижу того, кому он принадлежит. Его не должно быть здесь. Просто не должно. — И фонарь убери, от него не будет толку.

Я прижимаюсь к стене.

А заодно вытаскиваю револьвер, к ноге прикрученный. Правда, ровно затем, чтобы зашипеть от злости: треклятая вода не только в ботинки затекла. Но если мне от неё лишь мокро, холодно и гадостно, будто в грязи извалялся, то револьвер покрылся грязною коростой. Ржавчина, что ли? Что похуже? Главное, что стрелять из него я не рискну. Этак себе мозги вынести можно, на радость противнику.

— Лампу тащи.

Кто бы это ни был, он распоряжался спокойно.

А значит…

Дед?

Варфоломей? Танька и Тимоха? И Метелька. Гвардия? Еремей? Этот липкий страх был совершенно новым для меня чувством. И на долю мгновенья он парализовал всё тело, потому что разум понял: будь хоть кто-то жив, чужакам не позволили бы…

— Да уберите вы эту дверь, наконец… вот что за люди, — в голосе звучит откровенное недовольство. — Кругом один бардак…

Петли, стало быть, не выдержали. С ними порой случается, как Тимоха рассказывал. Выходит, дверь осела. Им не войти. Мне не выйти. Мне в принципе деваться некуда. Запасных ходов система не предусмотрела. Интересно, сколько там людей.

Пытаюсь дёрнуть тень.

И…

Ничего.

Пустота. Но нет ощущения потери, скорее уж связь утрачена. Значит… значит, чем-то глушанули. Там, дома, я бы так и решил. Здесь? Почему бы и нет. Были же блокираторы, сам носил. Так, может, есть что и посерьёзней браслетов?

Наверняка, есть. Это же логично.

Потом. Важно понять, что делать сейчас. Сколько их там? Внизу вряд ли много. Много в этой узкой кишке не поместится. Значит двое или трое… наверху?

А вот там — сколько угодно.

— Да держи ты её!

Что делать?

Вечный вопрос обретал небывалую актуальность. Что, мать вашу, делать… лезть напролом? Не вариант. Даже если эти без оружия, меня скрутят. Я не настолько наивен, чтобы полагать, что в прямой схватке выстою.

Значит…

Я огляделся.

Что у нас есть? Лампа, заржавевший револьвер и ртутная водица, от которой так и шибает силой. Прикасаться к ней не хочется, но вариантов особо нет. Не древним же артефактом сражаться. Хотя, как вариант…

Встаю на колени и тянусь, сгребаю чертовых шариков столько, сколько получается. Хорошо, они в отличие от воды не спешат вытекать меж пальцев. Теперь рассыпаем. К двери не лезем, но вот по ступенькам. Шарики при нажатии всё же лопаются, покрывая ступеньки тускло поблескивающей жижей.

Вот так.

А я…

Острая боль пронизывает голову именно тогда, когда раздаётся грохот. Значит, дверь удалось убрать. Ну да, она хоть и массивная, но всё одно не сейф.

— Не спешите, господин. Это может быть опасно…

Какое благоразумие.

Я успеваю метнуться к стене, где камень оставался ещё камнем, хотя зеленая хрень расползалась и готов поклясться, что подплавляла гранит. И прижавшись к этой стене задерживаю дыхание.

Двое.

Всего двое.

Здесь.

Наверху наверняка больше. Хотя… в такое дерьмо многих не потащат. Свидетели, как-никак. А свидетели — люди до крайности неудобные. Никогда не знаешь, чего от них ждать-то. Вроде сперва все свои и надёжные, а потом то совесть просыпается, то жадность.

Главное, я вижу первого: высокого типа в светлом костюме и штиблетах.

Ну да, как ещё на войну-то идти.

Или для него это не война? Он не замечает, как под ботинками его лопаются шарики. И капли их попадают и на ботинки, и на штаны. Он стоит, морщится, прижимая к лицу платок.

— Здесь воняет.

Голос капризный. Рожа… благородная, но больше сказать нечего. Потом полюбуюсь, когда упокою.

— А клинок где?

— Пока не понятно. Возможно, хранился в другом месте, господин, — второй гость держится в дверном проёме. Он явно знает, что здесь далеко не безопасно. — Но не стоит волноваться. Спросим. Наследник точно будет в курсе…

Значит, Тимоха жив.

Уже хорошо.

— А это… почему оно такое?

— Вероятно, реакция на внешнее воздействие. Силы изначально антагонистичны. И нас предупреждали, что реакция может быть нестандартной. Но, думаю, крови вашего кузена хватит, чтобы стабилизировать…

Тип в штиблетах поворачивается.

И мы на мгновенье встречаемся взглядами. Он вздрагивает. И на холёном лице его появляется выражение удивления. Не ждал?

И я вот… не ждал.

Обменяемся сюрпризами, стало быть.

Я не умею плести заклятья. Но здесь и не надо. Моя сила становится искрой, а приказ… приказ один:

— Убей, — я шепчу вслух, и тьма, скопившаяся в подвале, с радостью подчиняется. Муть над треснувшим льдом вскипает, выплёскивая чёрные нити, которые взмывают, чтобы повиснуть в воздухе, а затем пробить насквозь тело этого урода.

Не знаю, как его зовут.

Он орёт.

И вскидывает руки, которые окутывает белое пламя. Нити скворчат и тают. Но там,