Навола - Паоло Бачигалупи

— Но разве тебе не нравится Чира?

Чира посмотрела на Скуро своими большими глазами и прижалась к нему своей обнаженной зеленой плотью.

— Я тебе не нравлюсь, Скуро? — спросила она, выгибаясь и выставляя зеленые груди с сосками тведрыми и яркими, как незрелый виноград, но слаще.

— Ты бы понял, если бы увидел ее, — сказал Скуро.

Но не отверг дар Чиры.

— Когда боги связываются с людьми, это добром не кончится, — проворчал Калиба.

Но Калиба всегда недолюбливал Амо, поскольку тот вечно требовал, чтобы Калиба подчинялся его правилам и выполнял его указания — которые, по мнению Калибы, сводились к лизанию задницы Амо, — а потому он решил сам проверить слова Скуро.

Он превратился в собаку и отправился на поиски Эростейи.

Калибе весьма понравилось, что Эростейя ворковала над ним, чесала его за ушами и под подбородком. А особенно понравилось то, что, когда он перекатился на спину, пыхтя и высунув язык, и подставил ей живот, она энергично терла его и гладила, по крайней мере, пока не увидела собачий член, алый, нахальный и неприглядный. Но Калиба был Калибой — и больше всего ему понравилось то, как при виде его отвратительного подношения Эростейя вспыхнула и отвела взгляд.

Однако она была всего лишь человеком.

— Что ж, я бы не прыгнул со скалы ради Эростейи, — провозгласил он, вернувшись.

Но Амо был увлечен Эростейей, а Скуро был другом Калибы, и потому тот придумал, как увести Эростейю.

Он вернулся в обличье собаки и заговорил с ней. Сказал, что пусть он всего лишь грубый пес с нахальным членом, но собаки разбираются в верности и Амо не был верен Эростейе.

Она не поверила, и потому Калиба разжег огонь и показал в игре пламени и теней, как Амо выставил ее перед Скуро, когда они занимались любовью. Как велел Скуро взглянуть на роскошь ее наготы, как велел ему смотреть внимательно, пока она выгибалась и вскрикивала от страсти. А потом Калиба показал, как Амо продемонстрировал Скуро все подробности того, как она ублажала Амо, как ласкала его, целовала, восхищалась его чреслами, и тут Калиба не упустил ни одной подробности, демонстрируя все интимные детали, загоняя шип все глубже, пока Эростейя не покраснела от гнева, поскольку ее любовь была драгоценностью, подаренной Амо и никому больше.

В гневе она покинула Амо и его дворец света, а Калиба последовал за ней. Амо погнался за ними. Он приказал Уруло призвать бури с ужасными молниями, швырять пыль и песок в лицо Эростейе, чтобы замедлить ее, поднять моря, чтобы она не могла их переплыть, и повалить деревья, чтобы они преградили ей путь. Так разгневал его ее уход.

Но Калиба пришел Эростейе на помощь и призвал фат пустыни, чтобы защитили ее лицо от песка, и фат воды, чтобы уговорили Урулу отогнать ветра брата и успокоить волны, и фат лесов, чтобы провели ее целой и невредимой сквозь густые, цепкие заросли, и так она вновь оказалась в дикой Ромилье и в безопасности, и Амо пришлось явиться к ней с мольбами о возвращении, но Скуро преградил ему путь, и они спорили, пока она сама не вышла к ним.

— Я дарила любовь и думала, что меня тоже любят, — сказала она Амо. — Но меня не любили. Я была призом, и меня использовали. Я больше не стану смотреть на твой свет, потому что ты уродлив внутри. — Затем она повернулась к Скуро. — Пусть ты и любишь меня, я не для тебя, — сказала она. — Но ты хотя бы никогда не оскорблял меня.

Им обоим она сказала:

— Я не буду причиной вашей братской битвы.

И превратилась в луну.

И потому Амо, создание света, не может по-настоящему лицезреть ее красоту. Он преследует ее по всему небосводу — и она постоянно опережает его, потому что Калиба по-прежнему помогает ей; и даже когда солнце с луной вместе идут по небу, Амо видит всего лишь бледное воспоминание о ее красоте. Но Скуро, тот иногда видит Эростейю. Когда тени вытягиваются и темнота сгущается, он выходит из своих Невидимых земель, чтобы посмотреть в небо. И время от времени — когда ей того хочется и только тогда — Эростейя встает высоко над ним, яркая и сияющая, и делится с ним своей красотой.

Таков конец моей истории.

Разве что...

Разве что осталась еще кода.

Ходят слухи — и я им верю, потому что знаю героев этой печальной комедии. Ходят слухи, что ни Амо, ни Скуро не ведают, что иногда Калиба (хитрый, но верный пес) навещает Эростейю в небесах.

И заставляет ее смеяться.

Они часто беседуют ночь напролет, и она ждет его визитов, потому что им приятно общество друг друга, и во время этих встреч она может не тревожиться о своей красоте, как если бы пребывала в одиночестве на берегу лесного ручья. Она спокойна и счастлива, будто ее вновь защищают каменные медведи, и разница лишь в том, что теперь у нее есть настоящий друг, потому что Калиба желает только своих фат.

Эростейе это очень нравится.

Глава 17

–И потому торговля фарфором из Паньянополя заметно выросла, — заключил торговец Мелонос Пакас. — Я бы хотел экспортировать наволанское вино...

— В кредит, — пробормотал Мерио.

— ...и вернуться с фарфором, который можно будет продать за двойную цену.

Мое Вступление было поводом для торжества — в наволанском стиле, — а также оправданием для работы. Неделями, предшествовавшими этому событию, мощный поток партнеров, заемщиков и торговых делегаций тек в наш палаццо, шумно и публично принося дары, а затем тихо и лично и выпрашивая милостей в деньгах или торговле.

Пакас выжидающе смотрел на отца, но тот лишь кивнул в мою сторону, показывая, что все милости должны исходить от меня. Теперь мы сидели вместе, бок о бок, отец и сын, когда люди приходили, чтобы сесть парлобанко перед нами. Стол был заставлен горькими сырами и сладким чаем, как того требовало наше ремесло, и рубашка Пакаса была усыпана крошками. Приземистый человечек с редкими усиками, которые подрагивали, словно мышиные, жадно подался вперед, будто уже наслаждаясь доходами своего предприятия.

По знаку отца он сосредоточил все внимание на мне.

— Что скажете, юный Давико?

— Восемьсот нависоли — немаленькая сумма, — заметил я.

— По окончании в ваших руках окажется две тысячи, то есть в два с лишним раза больше.

Я подавил желание посмотреть на отца в поисках совета, поскольку знал, что это выставит меня слабым, а я не собирался выглядеть слабым. Только не перед этим торговцем. И не перед Мерио. И особенно не перед отцом. Я изобразил на лице равнодушие, хотя у меня скрутило желудок.

— Каковы гарантии?

— Те же самые. Доход. С вашими деньгами и моим трудом мы преуспеем. Это уникальный момент.

Я не ответил, и он неохотно добавил:

— Мой дом на Виалетта-Манара. Шесть комнат. В центре Шерстяного квартала.

Я решил, что он мне не нравится.

Мне не нравилось, что он просил крупную сумму, когда мог удовлетвориться меньшей. Не нравилось, что он пытался затуманить мне разум обещанием легкой наживы. Не нравилось, что он предлагал в залог свой дом, который ни при каких обстоятельствах не стоил восьмисот нависоли. Но больше всего мне не нравились слухи о его сыне.

— Ваш сын по-прежнему учится в университете? — спросил я.

Его глаза метнулись в сторону.

— В настоящий момент — нет. Я отослал его с поручением.

— С поручением?..

— В Весуну, с выплатой.

— Быть может... — Я поискал в памяти имя патро, который был родом из Паньянополя. — Быть может, для этого дела лучше подойдет архиномо Пуликас? У них там семья. Много связей. Много союзников. Они будут полезны в переговорах. Вы почти наверняка получите лучшую цену за ваш фарфор.

Глаза Пакаса сузились.

Едва заметно, но большего мне не требовалось.

Я встал и поклонился торговцу.

Удивленный отец тоже поспешно встал. Мерио, не ожидавший, что встреча так быстро закончится,