Основы человечности. Работа над ошибками - Екатерина Владимировна Шашкова

— Ты так говоришь, будто она знала, что умрёт.

— Иногда мне правда так кажется. Глупо, конечно. Но, кстати… Вообще-то вероятность того, что случайный грабитель, забравшись в дом, ненароком убьёт взрослую волчицу… Ну, не самая высокая. И если представить, что она подозревала такое развитие событий, и хотела обезопасить меня, вывезти из страны, тогда в её последнем письме есть смысл.

— Но кто мог ей угрожать?

— Понятия не имею. Да и это ведь так, домыслы. Может, мне просто хотелось найти какую-то причину. Знаешь, в детстве сложно поверить, что люди иногда умирают просто так.

Тимур стянул очки и начал тщательно протирать их краем футболки, чтобы хоть как-то заполнить возникшую паузу. Было странно. Непривычно. Конечно, он в жизни видел разные семьи, но каждый раз удивлялся заново.

Его родители хоть и не были идеальными, но всё же любили друг друга и собственного сына. У маленького Тимура никогда даже мысли не возникало о том, что он в семье лишний. Да, его не всегда понимали и не все его поступки одобряли, иногда слишком опекали и чересчур контролировали, но, несомненно, очень любили. Не за что-то конкретное, а просто по факту.

И многочисленные истории детей, которые чувствовали себя ненужными и пытались оценками или поступками заслужить родительскую любовь, каждый раз воспринимались как что-то неправильное. Да тот же хулиган Буранов… Придурок, конечно, но ведь не от хорошей жизни он таким стал. Наверное.

— Ты, кстати, чай обещал! — напомнил Людвиг.

— Вот сам бы и сделал, пока курил.

— Он бы тогда табаком пропах. Ладно, сейчас сделаю. Малину добавить? А то знаю я тебя, просто кинешь в чашку пакетик с заваркой и скажешь, что всё готово, да?

Тимур пожал плечами. Потому что именно так он обычно и делал: швырял в кружку пакетированный чай или растворимый кофе (который Диана упрямо называла «оно») и выпивал залпом, не особо чувствуя вкус и аромат.

Людвиг встал, но вместо того, чтобы отправиться на кухню, подошёл к Тимуру почти вплотную и чуть склонил голову набок, как большая наблюдательная собака.

— Ты чего такой раздражённый?

— Голова болит, — неожиданно для себя сознался Тимур. — И нос заложен, такое чувство, что вместо мозгов сплошные сопли. А тут этот дневник, и Стас, и Инга, и вообще…

— И я, — понимающе кивнул Людвиг.

— И ты. Не в том смысле, что ты мешаешься, не подумай. Просто… — Тимур сделал паузу, пытаясь лучше сформулировать собственные ощущения, чтобы не ляпнуть ненароком какую-нибудь глупость. — С тобой лучше, чем без тебя. Но сложно. Я постоянно пытаюсь придумать, что делать дальше, но ничего не получается, и я злюсь. Не на тебя, а на себя.

— Зря.

— Наверное. Но по-другому не получается. И ещё… — Сознаваться было неловко, но такие вещи лучше говорить сразу, чтобы потом не всплыли в самый неподходящий момент. — Я Фёдору про тебя рассказал. Иносказательно, конечно, без имён, но он сразу понял, о ком речь. И о чём. Он вообще такой, знаешь, как «Большая советская энциклопедия».

— Такой же умный?

— Такой же весомый. Надо вас познакомить.

— Обязательно. — Людвиг облизнулся. Скорее всего, машинально, но из-за этого совершенно невинное слово приобрело немного кровожадный оттенок. — И что твоя энциклопедия про меня решила?

— Что надо подумать, но потом, а пока можно забить.

— Вот! Поверь умным словам весомого человека — забей. Как-нибудь выкрутимся.

— Тебя слишком многие видели: Диана, Инга, Стас. Соседка с полотенцем. Другая соседка, которая с ребёнком днём гуляла. Если Диана столкнётся с кем-то из родни, то они сразу почувствуют запах…

— Ой, ерунда, поверь, уж отбить запах она при необходимости сумеет: любой оборотень с детства знает, какой травкой натереться, чтобы мама не просекла, где ты ползал и с кем общался. — Людвиг легонько щёлкнул его по носу и всё-таки отправился на кухню, где немедленно начал шуршать пакетиками и греметь банками, смешивая очередное неведомое зелье. Тимур не отрываясь следил за его действиями — приготовление чая на глазок казалось более магическим процессом, чем вычерчивание сигилл с помощью циркуля и линейки. — Расскажи лучше, как у вас с Динкой вообще это всё получилось?

— В смысле?

— В коромысле. Я про то, как вы съехались. Судя по дневнику, явно не по любви великой. — Людвиг залил зелье кипятком и полез за чашками. — Ей сильно влетело из-за того, что я удрал, да?

— А ты как считаешь? — Тимур не собирался огрызаться, но вспомнил избитую, испуганную Диану — и не смог удержаться от резкости. — Ты вообще о ней не подумал, да?

— Не подумал. — повинился оборотень. — Я не хотел, чтобы моё исчезновение свалили на неё. Кто же знал, что она именно в этот момент решит в гости заглянуть? Но если она до сих пор на меня злится, то пусть скажет об этом сама. Это во-первых. А во-вторых, своим заклинанием подчинения она достаточно мне отомстила. Так что не ворчи, а рассказывай нормально, что там случилось?

— Да ничего особенного. То есть… ничего неожиданного, всё закономерно. Рыбников обнаружил, что ты сбежал, разозлился и выместил злобу на том, кто под руку подвернулся. Подвернулась Диана. А рука у него тяжёлая, сам знаешь.

— Да уж, догадываюсь, — Людвиг уныло потёр бок. Тимур припомнил, что именно в этом месте видел шрамы от волчьих когтей.

— Думаю, любому влетело бы в такой ситуации, но Диане же ещё и в камеру заходить запрещали, она тайком пробралась. Сначала меня провела, потом — сама. Так что попало ей не только за то, что ты сбежал, но и за то, что она нарушила отцовский запрет. В общем, отделал он её по полной программе, живого места не было. Я понимаю, что оборотни быстро восстанавливаются, но всё равно… — Тимура передёрнуло от воспоминаний. Самого наказания он, конечно, не видел, но помогал Диане обрабатывать синяки и ссадины. А она не плакала и ни разу не сказала, что ей больно. Только шипела сквозь зубы, ругалась на отца, костерила сбежавшего Людвига — но не плакала. —