Аттестат зрелости - Сергей Борисович Рюмин

Я достал из подвесного шкафа турку, насыпал две ложки кофе, налил из чайника еще не остывшей воды, поставил на газ.

— Хорошо, мэм! — сказал я. — Сейчас выпьем кофе, и я тебе всё расскажу!

Глава 31

Визит оборотней в погонах

Я рассказал maman про своё целительство за последнее время. Почти про всё. Умолчал про недавний случай с Димочкой и, как результат, лечением Альбины. Разумеется, смолчал про своё «гусарство» по отношению к девушке, как мы с ней ходили в магазин.

— Люди заплатили за своё здоровье, мэм, — объяснил я источник доходов.

— Тебе не стыдно? — возмутилась maman. — Брать деньги за лечение? Тем более, такие деньги⁈

— Мэм! — укоризненно ответил я. — Вот ни капельки не стыдно! Потому что я деда Пахома вылечил, ни копейки не взял! Другим таким же здоровье поправил. Тоже бесплатно! А эти, которые мне заплатили, все жулики! По ним тюрьма плачет.

Я перевел дух.

— Тем более, что мне после таких лечений самому восстанавливаться надо!

Мы еще немного поспорили. Ну, как поспорили, поговорили. Maman говорила одно, я выдвигал свои аргументы.

По мнению maman, я должен всех лечить бесплатно, открыто и на широкую ногу.

В ответ я посмеялся и сказал, что тогда я буду заниматься лечением исключительно избранных где-нибудь в подвале в Москве без права выйти погулять. Но, возможно, как мэм и желает, совершенно бесплатно.

— Помимо того, мэм, — сообщил я. — Лечение всего лишь одна из возможностей, какими я располагаю. Вот, посмотри!

Я указал на «вяленький цветочек»:

— Мэм, с тех пор, как я его вырастил, ты каждое утро просыпаешься с хорошим настроением, перестала простужаться. А ведь раньше, чуть какая сырость на улице, у тебя сразу сопли текли!

— И поэтому я совсем не собираюсь после школы куда-то поступать! — добавил я. — Не интересно мне заниматься ни химией, ни физикой и уж тем более филологией с педагогикой! Я собираюсь заняться изучением своих возможностей, которые даёт магия! И самой магией! Или ты считаешь, что я не смогу себе заработать на жизнь?

Maman замолчала, встала из-за стола и ушла в комнату, вытирая глаза. Впервые она в разговоре со мной так расстроилась, что даже заплакала. Я не стал её успокаивать. Сама успокоится. Занялся завтраком.

Maman пришла на кухню через двадцать минут да и то, после того, как я её позвал завтракать.

— Много у тебя еще денег осталось? — тихо спросила она. Я задумался, прикинул:

— Тысячи три с небольшим, наверное.

— Давай их положим на сберкнижку, — предложила она. — Те, которые ты мне отдал да эти…

— Я бы подождал, ма, — ответил я. — Мебель в новую квартиру надо бы купить. Ремонт в доме сделать.

— В каком доме? — удивилась maman.

— Который я сегодня купил!

— Всё-таки купил, — вздохнула она. — В этом захолустье…

— Да, мэм, и я там собираюсь жить!

— В город поедешь со мной? — maman сменила тему. — На рынок бы сходили вместе, в ЦУМ. Может, там что-нибудь прикупили бы тебе к зиме. У тебя же надеть нечего!

Удивительно, но я совершенно забыл про то, что у меня к зиме не было ни пальто, ни шапки, ни обуви. Сапожник без сапог называется.

— Поехали! — согласился я.

— И на квартиру зайдём! — добавила maman.

— И к Альбине, — пошутил я. Maman нахмурилась, но потом рассмеялась и съязвила:

— Если она только не на гулянки ушла.

— Подождём, чайку попьём! — с той же долей сарказма отозвался я.

Рынок, с моей точки зрения, никакого интереса не представлял. Кроме всякой мелочевки, от пуговиц у старушек до подозрительной губной помады у цыганок, там торговали только продуктами. В здании рынка на прилавках мясом, коммерческой колбасой, рыбой, молоком и молочной продукцией. На улице вокруг — овощами и фруктами.

Мы походили вокруг. Maman приценивалась то к мясу (я тут же напоминал, что морозилка у нас забита селифановской говядиной), то интересовалась сырами. На улице вдруг изъявила желание купить килограммов пять красных яблок.

— А как мы в ЦУМ с сумками попрёмся? — невинным голосом поинтересовался я. Первым отреагировал продавец, ярко выраженный уроженец Кавказа:

— Малчык! Нэ мэшай мамке! Она взрослая, сама рэшыт!

Но maman уже передумала.

— Едем в универмаг! — решительно сказала она и направилась быстрым шагом к остановке. Продавец-кавказец буркнул нам вслед что-то нелицеприятное.

Первым делом мы поднялись на второй этаж, где торговали одеждой. Сначала maman повела меня в мужской зал в отдел верхней одежды.

Мы прошли мимо длинных рядов напольных вешалок, на которых ровным строем висели всякого рода зимние пальто на любой вкус: черные, серые, в клеточку, даже темно-зеленые, с меховыми воротниками из «плюшевых енотов», с капюшонами, в которые свободно помещалось ведро картошки и воротниками-стойками.

— Померяешь? — робко спросила maman.

Причину этой робости угадать было совсем не сложно. Я саркастически улыбнулся, выбрал ряд с моим 50-м размером, снял с вешалки первое попавшееся пальто — черное, с воротником из искусственного меха — надел на себя, застегнулся и поинтересовался:

— Ну, как?

Продавец, девушка чуть постарше меня, кивнула и буркнула:

— Нормально! Подходит…

И отвернулась, скрывая улыбку. Maman поморщилась, сказала:

— Снимай!

Я послушно стянул пальто, повесил опять на распялку и пояснил девушке:

— Увы, девушка, купил бы с удовольствием, да не мой фасончик!

И тоже, едва сдерживая смех, пошли дальше.

— Фасон называется «прощай молодость!», — заметил я. Maman согласно кивнула. Чуть дальше был ряд «мальчиковых» шуб. Разумеется, искусственных, но на любой непритязательный вкус советского школьника подросткового возраста. У меня была такая год назад. Кажется, она и сейчас где-то дома лежит в свёрнутом виде на антресолях. Слава богу, на меня даже размера не нашлось!

Я остановился у ряда, где висели куртки. Выбор зимних курток оказался небольшой, но, по крайней мере, тут можно было что-то хотя бы померить и не испугаться, глядя в зеркало.

Мне приглянулась темно-зеленая с капюшоном на коричневом искусственном меху.

— Нравится? — спросила maman. Я снял ее с вешалки, надел:

— Да вроде нормально.

Куртёнке, конечно, было далеко до «аляски», но, как говорится, при всём богатстве выбора другой альтернативы нет.

— Берём!

Мы направились