Аттестат зрелости - Сергей Борисович Рюмин

— 34 рубля 70 копеек!

Maman достала кошелек. Я едва сдержал смешок. Перед поездкой мэм потребовала, чтобы я «свои» деньги оставил дома. Я согласился, потихоньку сунув в карман пару «четвертных» — 25-рублевых купюры.

Следующим место нашего визита стал обувной отдел, точнее, отдел мужской обуви. Мужских моделей зимней обуви на витринных стойках оказалось выставлено аж четыре штуки: войлочные сапоги, войлочные ботинки, зимние ботинки ленинградской фабрики «Скороход» с «экспериментальным покрытием» и зимние сапожки той же самой фабрики «Скороход», только обычные, кожаные, без всяких «экспериментальных покрытий», но внешне напоминающие кирзовые сапоги с отрезанными голенищами. Размеры на все четыре модели были от 39-го до 46-го.

— Будем мерить? — опять так же робко поинтересовалась maman. Еще бы, не робко! Я ей югославские сапоги с дубленкой подогнал, а она меня привела в ЦУМ, где одни «прощай, молодость» да «здравствуй, пенсия» на полках.

— Ходить в чём-то надо! — ответил я, снимая со стойки подобие обрезанного кирзового сапога. Обувку с «экспериментальным покрытием» я обошел стороной. «Покрытие» начинало шелушиться и облетать через неделю. С год назад я с этим столкнулся. Хорошо, в магазине не стали возмущаться и вернули деньги. В результате я всю прошлую зиму проходил в старых войлочных сапогах.

На квартиру мы попали ближе к шести вечера. У двери я продемонстрировал maman дополнительный комплект ключей, который сделал накануне. Она одобрительно кивнула.

В прихожей maman буркнула:

— Эх, не догадались захватить кружки, сахар и чай. Сейчас бы посидели, чайку попили…

Она мечтательно улыбнулась.

— Не терпится переехать? — я тоже улыбнулся. — Займусь послезавтра.

— Смотри, не переусердствуй! — заметила maman.

— Может, у Альбины чаю попьём? — предложил я. Maman нахмурилась.

— Да ладно тебе, — отмахнулся я. — Не сердись, мэм! Она хорошая девочка.

— Ну, пойдём, пойдём! — она махнула рукой. — Покупки здесь пока оставь. Домой поедем, заберем.

Мы даже не стали одеваться, вышли на лестничную площадку, подошли к двери Алькиной квартиры. Точнее, я подошел первым, пока maman запирала нашу квартиру. Я нажал кнопку звонка. За дверью в квартире было какое-то шевеление. Мне показалось, что там даже кто-то разговаривал. И голос при этом был мужской. Но стоило нажать кнопку звонка, как голос (или голоса) сразу стих.

Вечер перестал быть томным. Где-то я эту фразу уже слышал. Точно! Недавний фильм «Москва слезам не верит», который я в начале осени смотрел вместе со Светкой. Неужели история повторяется?

Я опять упрямо нажал кнопку звонка. За дверью послышался шорох. Сверкнул свет в глазке. На этот раз я ударил в дверь кулаком, чуть-чуть подпитав кулак силой.

Не знаю, как это выглядело внутри, но мне показалось, что еще немного и я пробью в двери дыру.

Щелкнул замок. Дверь приоткрылась. В щель выглянул невысокий мужичок в годах в мятой милицейской форме с погонами капитана.

— Тебе чего, пацан? — грубовато спросил он и добавил. — Вали отсюда, пока цел!

В этот момент изнутри квартиры послышался Алькин голос:

— Антон! Я здесь!

Я пнул капитана ладонью в грудь, приложив немного силы. Милиционер отлетел назад, шмякнулся спиной об стену, хорошо так приложившись затылком, и сполз вниз, на пол.

Я ворвался в квартиру. В прихожей на моем пути возник еще один мужик, в манерной кожаной куртке, джинсах. Почему-то он баюкал правую руку. Стукнулся что ли?

— Стоять! — заорал он. — Милиция! Кто такой? Документы, быстро!

И тут же, вытаращив глаза, сполз на пол, получив от меня в грудину конструкт паралича.

— Усы, лапы и хвост — вот мои документы! — процитировал я кота Матроскина из книги Эдуарда Успенского «Дядя Фёдор, пёс и кот». Наряду с «Тремя повестями о Малыше и Карлсоне» Астрид Линдгрен эта книга Успенского были моими самыми любимыми книжками в детстве. Я их зачитал до такой степени, что мог даже цитировать наизусть. Особенно потому, что там практически каждая фраза была цитатой или анекдотом.

Я прошёл в комнату. Альбина сидела на стуле возле окна, прикованная наручниками к батарее парового отопления. От неожиданности я замер, даже, кажется, открыл рот:

— Это что?

Потом опомнился и добавил:

— Ну, ладно. Один любовник да всякие игры еще можно как-то объяснить. Но два! Причем один в милицейской форме… Ну, вы, сударыня, на этот счет явно переборщили…

— Дурак! — обиделась Альбина и тут же добавила. — А твой заговор на топаз работает, представляешь? Этот меня по лицу кулаком ударил. Мне ничего, а он чуть ли не руку сломал! Да освободи ты меня, в конце концов!

— А-ах! — в дверях подала голос maman, которая наблюдала всю эту картину, стоя с кулаком, прижатым ко рту. — Антошенька, что это?

— Ща разберемся! — пообещал я. Я нагнулся к «гражданскому», пошарил у него по карманам, вытащил связку ключей, удостоверение, ключи от автомобиля, кошелек. Прочел вслух:

— Капитан Осипов Семен Владимирович, старший оперуполномоченный отдела БХСС Советского РОВД УВД Переславского облисполкома.

Значит, оба капитаны. Один в форме, другой в штатском. «Два капитана», блин, в новой интерпретации!

Пошевелился капитан, который в форме. Открыл глаза, встряхнул головой:

— Ты себе, щенок, сейчас статью поднял с пола! Понял?

Он встал на корточки, попытался подняться. Конечно же, ему не удалось — заклинание паралича, и он снова растянулся на полу.

Я подобрал из связки ключ, который должен был быть от наручников, отстегнул Альбину от батареи.

— Ставь чайник, — попросил я. — Угости maman чаем, а я пока с ними разберусь.

Альбина в розоватом спортивном костюме (интересно, откуда у неё такой? я его раньше не видел!) прошла мимо меня, вильнув бедрами (я невольно сглотнул слюну — хороша, чертовка!), словно невзначай пнула капитана Осипова, стараясь попасть ему промеж ног (вот зараза!), направилась на кухню, ухватив за руку maman.

— Дверь прикройте, — крикнул вслед я. Maman послушно закрыла дверь.

Ну-с, приступим, благословясь! Я пошарил в карманах у «форменного» капитана: удостоверение, две связки ключей, записная книжка, ручка, пустая кобура под кителем, перочинный нож. Ничего особенного. В удостоверении значилось «капитан милиции Агускин Петр Петрович, участковый инспектор Советского РОВД». Ну-да, наш дом-то в Советском районе находится.

Я наложил конструкт отмены паралича. Участковый дёрнулся, сел на пол, опираясь на стену спиной, хотел что-то было даже сказать, но не успел. В него влетел конструкт подчинения.

— Кто