Аттестат зрелости - Сергей Борисович Рюмин

Больница ограничивала прием посетителей 19.00. Потом двери закрывали. Но можно было пройти через приемный покой, который был открыт круглосуточно. Чем я и воспользовался.

Неврология находилась на третьем этаже. Я поднялся по лестнице. Никаких вахтеров и в помине не было. На посту дремала молоденькая медсестра.

— Амельченко в какой палате? — тихо спросил я, склонившись к уху.

— В седьмой! — на автомате ответила она и опомнилась. — А вы кто? Кто вас пропустил?

И тут же заснула, получив заклинание сна. Я, осторожно ступая, прошел по коридору, высматривая номера на дверях. У двери с цифрой «7» остановился, прислушался. В палате стояла тишина. Да и во всем отделении тоже. Я потянул дверь на себя.

Палата, несмотря на значительную площадь, оказалась двухместной. В всём отделении остальные палаты были, как минимум шести- и восьмиместные. Да еще, когда я проходил, две койки в коридоре стояли, на которых спали пациенты. Койко-мест для простых смертных не хватало.

А тут, к моему удивлению, стоял даже небольшой «Смоленск», на котором возвышалась коробочка «Сапфира». В отделении в общем коридоре-то телевизор вряд ли работал. А здесь, гляди-ка, персональный телевизор! Кроме того, прямо у входа внутри палаты была еще одна дверь. Я тихо приоткрыл её. Туалет и душ. В палате была своя душевая и туалет! Не больница, а санаторий какой-то! Я прикрыл дверь.

Кругом царила темнота. С улицы через плотные шторы едва пробивался свет фонарей. Магическим зрением я разглядел на одной кровати спящего молодого парня, на другой пожилого мужчину. Отец и сын лежали в одной палате.

Я наложил заклятье сна на сына. Нечего ему мешать, когда два взрослых человека про жизнь разговоры беседовать будут! Взял стул, поставил его к кровати пожилого и тронул его за плечо.

Поначалу я думал с ним поговорить, так сказать, воззвать к благоразумию, попытаться его убедить в неправильности его действий. Но чем больше я размышлял на эту тему, тем сильнее убеждался, что с Амельченко вести переговоры иначе, как с позиции силы, бесполезно. Этот начальничек чувствовал себя эдаким царьком, небожителем, которому всё дозволено. Ну, или почти всё…

Я тронул его за плечо. Он открыл глаза, потянулся рукой к выключателю.

— Не стоит! — сказал я, направляя в него конструкт ночного кошмара.

Хорошо, я выпустил ему в горло импульс некроэнергии, заранее предупреждая возможные крики и вопли.

Амельченко вжался в подушку, раскрыл рот в немом крике, выпучил глаза. Интересно, что ж за кошмар он узрел? Заклинание вызывало в воображении самые страшные бредовые образы из сновидений, которые мог родить во сне человеческий разум, представляя их наяву, в реальности.

Я выпустил в него «отмену». Вообще этот конструкт без добавления дополнительной энергии, кстати, «живой», а не мёртвой, поскольку относился к заклинаниям Разума, действовал по времени не больше пяти минут. Гораздо дольше длился после него откат у объекта воздействия — сердечко, там, успокаивалось, в ритм входило, дыхалка восстанавливалась. В данный момент действие заклинания я прервал чтобы не терять времени.

— Поговорим? — предложил я, зажимая ему ладонью рот. — Кричать не надо. Кивни…

Конструкт «отмены» нейтрализовал как «ночной кошмар», так и импульс, выпущенный в голосовые связки. Директор кивнул. Я убрал руку.

— Твой сын чуть не убил хорошую девушку, — сказал я. — Ты же решил её добить. Нехорошо это. Понимаешь?

— Ты кто? — прошептал он, с ужасом глядя на меня.

— Злой колдун, — ответил я.

— Колдунов не бывает, — попытался возразить Амельченко, осторожно протягивая руку в сторону кнопки вызова медперсонала.

— Бу! — сказал я, выпуская в руку «дротик». Парализованная рука беспомощно обвисла.

— Бывает, — ответил я. — Видишь, как оно? А?

— Вот думаю, что с вами дальше сделать? — я снова выпустил в него «ночной кошмар» одновременно с импульсом в горло. Кстати, надо бы заняться конструированием заклинания молчания. Директор снова выпучил глаза и сжался в комок. Я сделал «отмену» и поинтересовался:

— Как ощущения?

— Я всё сделаю! — пообещал он.

— Точно? — усмехнулся я.

— Немедленно! — яростно подтвердил Амельченко. — Прямо с утра займусь.

— Хорошо, — согласился я, взял его руку, вытащил из кармана коробочку. Открыл, вытащил иглу, уколол его в палец, выдавил капельку крови на кусок ткани — бывший носовой платок.

— Это что? — с ужасом поинтересовался директор.

— Если ты меня обманешь, — пояснил я. — Я тебя по крови на краю света найду!

Я встал, подошел к его спящему сыну, проделал ту же процедуру.

— Я всё сделаю! — прошептал Амельченко. — Обещаю вам, товарищ колдун!

Я снова подошел к нему, присел рядом:

— Твой сын ударил девушку ножом в бок. Испортил ей куртку, блузку. Джинсы все в крови были. Я считаю, что он должен, как минимум, извиниться и компенсировать ущерб. Куртка-то очень дорогая. Или нет?

— Всё сделаем! — подтвердил директор. — Как поправится. Так и сразу извинится!

— Во! — я выставил указательный палец вверх. — А это чтоб побыстрее исправились и извинились.

Я бросил сначала в сына, потом в отца конструкты «исцеления».

— Ну-ка, пошевели ножками! — приказал я.

От испуга директор дернулся, согнул колени, пошевелил рукой, которая была парализована минуту назад, зачем-то провел ею по волосам, покрутил перед лицом и вдруг заплакал. Аура у него горела страхом, злобой, даже болью, но не желтыми всполохами обмана. А еще в ней был непонятный ярко оранжевый цвет. Интересно, что бы это значило?

Я нагнулся над ним, бросил в него конструкт подчинения и скомандовал:

— Ты никогда никому не расскажешь, не напишешь про меня и наш разговор. Если ты хотя бы попытаешься это сделать, то у тебя голова расколется от боли.

Наша беседа проходила почти в полной темноте. Сомневаюсь, что Амельченко смог разглядеть моё лицо. Да если бы и разглядел, я особо не переживал на эту тему. Его кровь у меня была, неприятности ему можно обеспечить очень легко.

* * *

Домой я направился по тому же пути — через приёмный покой на остановку. Даже на троллейбус успел, а затем и на свой автобус.

Maman не ложилась, дожидаясь меня. Приветливо улыбаясь, налила мне чай, подвинула вазу с пряниками.

— Как у тебя всё прошло? — поинтересовалась она. Я улыбнулся. Maman понимала меня практически без слов.

— Завтра узнаем, — прожевав, ответил я. — Надеюсь, всё нормально.

Она махнула