Аттестат зрелости - Сергей Борисович Рюмин

Он направился в квартиру. Я остался на улице, увидев подходившего Михаила. Поздоровались.

— Переезжаешь?

— А куда деваться?

— Дядя Юра, смотрю, приехал?

— Ну да, — я вполголоса сказал. — Слушай, он вообще взялся помогать во всём. Я даже не знаю, может, ему денег потом дать, а?

— Балбес ты! — буркнул Мишка. — Я ему сказал, что ты мой лучший друг!

Погрузочные работы продолжались без малого три часа. Поначалу maman попыталась взять в свои руки общее руководство над процессом. Но Юр Юрич деликатно ей намекнул, что это дело совсем не женское и пусть она лучше следит за чайником, чтобы периодически отпаивать чаем усталых мужчин.

Выбрав момент, он подошел ко мне и вполголоса поинтересовался, мол, сколько лет моей maman? Я задумался:

— Считать надо, вроде 38.

— Да? — удивился Юр Юрич. — А по виду и не скажешь… А отец у тебя что?

Я мысленно усмехнулся. Юр Юрич тоже вроде холостой, то есть разведенный. Из вредных привычек разве что курит, но не дымит, как паровоз.

— Отец живет отдельно. В разводе мы.

Юр Юрич хихикнул и поинтересовался:

— Сильно развели?

— Трусы оставили, — поддержал я известный анекдот. — Мне.

— Понял! — многозначительно кивнул он.

Мишка, глядя на это, ухмыльнулся:

— Пойдём, покурим?

Мы вышли во двор, сели на скамейку. Погода «шептала». На небе даже солнышко появилось, асфальт стал подсыхать. Наверное, стоит ждать заморозков.

Мишка привычно достал пачку сигарет, на этот раз «Космос», протянул мне. Надо же было maman в этот момент выйти на крыльцо! Я, конечно, как всегда отказался. Но maman приняла моё действие за то, что я срисовал её присутствие. Она ничего не сказала, только фыркнула рассерженной кошкой и скрылась в подъезде.

Мишка пожал плечами, бывает, мол. Он затянулся, я поморщился. Я поймал себя на мысли, что с некоторых пор табачный дым мне стал не нравится.

— Учиться здесь будешь, — сказал Мишка. Это прозвучало скорее как утверждение, чем вопрос.

— Здесь, — подтвердил я. — Всего полчаса езды на «пятёрке». На полчаса раньше вставать.

И то условно — полчаса. Я тут вставал в 6.00–6.30, чтоб успеть сбегать на стадион размяться. Правда, последнее время в связи с погодными условиями физзарядка систематически откладывалась. Интересно, там есть где-нибудь стадион в окрестностях или, на худой конец, парк, спортплощадка? Форму всё-таки поддерживать надо. Герис упомянул как-то про возможность обратного процесса, что уж совсем нежелательно.

— Гляди! — Мишка протянул руку с сигаретой, зажатой между пальцев, указывая на традиционно грязный «Уазик», пытавший подъехать к подъезду мимо «москвича» и фургона. Но подъезд был заблокирован надежно. «Зил-130» с будкой, на которой красовалась полустершаяся надпись «Мебель» встал прямо на дорожке, чуть даже заехав на газон. «Москвич» встал боком на тротуаре. «Уазику» дороги не было.

— Это ко мне, — сообщил я, вставая.

— Ладно, увидимся, — бросил Мишка, туша окурок.

— Может, завтра-послезавтра отметим, так сказать, новоселье? — предложил я вдогонку. — Андре, ты, я…

— Посмотрим. Я не против.

Мишка махнул рукой на прощанье.

Из «Уазика» вылезли лесник и оборотень, направились ко мне. Мы поздоровались, обнялись.

— Переезжаешь? — поинтересовался Василий Макарович.

— Ага, — ответил я.

— Вовремя мы, — оскалился оборотень. Я впервые заметил, что у него во рту зубы не такие, как у обычного человека. Клыки раза в полтора были побольше и поострее, резцы выступали вперед с наклоном. Правда, когда рот был закрыт, это оставалось незаметным. А сейчас Селифан ощерился, и я заметил эту разницу.

— Там это, — продолжил Селифан, — мы горшки привезли, землю…

Он протянул мне завязанный холщовый мешочек:

— Желуди.

— А куда их выгружать? — задумчиво сказал я. — Надо на ту квартиру везти.

— Так поехали! — улыбнулся Василий Макарович. — По дороге поговорим. Мы тебе и документы на дом привезли. Заодно и посмотрим твою новую квартиру.

— Вы одни? — спросил я. — Я имею ввиду, шишок не с вами? Народ не поймет.

— Шишок дома остался, — кивнул лесник. — На хозяйстве.

Я направился домой. Поднимаясь по лестнице, отодвинулся в сторону, пропуская мужиков, осторожно тащивших мой диванчик. Большая софа maman уже была загружена.

Maman, непонятно по какой причине мрачная и сердитая, сидела одна на кухне с кружкой чая.

— Мэм, ко мне приехали товарищи с деревни, — сообщил я. — Я с ними на квартиру кое-какие вещи свои отвезу. Ты здесь справишься без меня?

Maman посмотрела без меня.

— Справишься? Да тут уже без меня справляются! Езжай!

— Помогайте! — скомандовал я леснику и оборотню, указывая на цветочные горшки на подоконнике. Они бережно взяли по одному горшку, понесли вниз. Я потащил из комнаты «вяленький цветочек».

— Взял бы побольше! — заметил один из грузчиков. — Не ухватишь что ли?

Я не ответил.

В машину — в багажник «Уазика» — я загрузил свой чемоданчик с «сокровищами», ящик с семейными документами и ценностями, включая деньги и украшения (доверять его грузчикам как-то ни я, ни maman не решились). Поместился даже еще один ящик с моей одеждой. Горшки с ростками дубов поставили вперед в ноги, где меньше трясет — всё-таки «Уазик», не «Волга».

— Жди меня на квартире! — решила maman. — Сюда не возвращайся. А я с Юрочкой (ого, уже «Юрочка»!) приеду.

— Мы тебе документы на дом привезли! — сообщил по дороге Василий Макарович, не отрываясь от руля. — Договор купли-продажи, оформленный на Селифана, генеральную доверенность от Селифана, оформленную на тебя на пять лет. Больше нельзя. Ну, и, разумеется, семена и горшки.

— Восемь штук нам сделаешь? — вклинился в разговор оборотень. Я сидел на заднем кресле рядом с ним. Впереди ехали мои дубки с цветком.

— Сделаю, — кивнул я. — Только это всё не так просто. Три месяца они будут в горшках. Потом высадить их перед домом и, как минимум, раз в неделю надо обрабатывать, заклинания накладывать. Иначе бесполезно.

— Ну, к тому времени, надеюсь, ты к нам переберешься окончательно? — прогудел Василий Макарович со своего водительского места. — Ведь не просто так ты дом покупаешь, отделываешь его…

— Да, кстати, — продолжил он. — Стройматериалы я уже купил, завез. Плотников грамотных нашел, печник тоже согласился тебе с печью помочь. А по весне и сад с