Крепостная Эльза - Светлана Машкина

Платок слетел с моей головы, чернявый неожиданно присвистнул, а румяный баронет довольно хмыкнул и окинул меня таким взглядом, что очень захотелось забыть все правила и заехать кулаком в его откормленную морду.

— Чьих будешь? — спросил он меня.

Ага, а я знаю? Мой растерянный взгляд баронет, вероятно, принял то ли за кокетство, то ли за полную потерю речи от счастья, что на меня обратили внимание.

— Маники мы дочери, ваше светлость, — тихо сказала Палиша.

— Из этой деревни? — баронет кивнул в сторону домой.

— Да, — кивнула девушка.

— Хорошо, — сказал баронет и, кажется, потерял к нам всякий интерес.

Он повернулся к чернявому Вольтану:

— Поехали, лорд Вольтан, а то на обед опоздаем. Баронесса расстроится, если перестоит её знаменитая шарлотка.

— Подожди, — ответил лорд и кивнул на меня. — Продай девку!

Что? Что он сказал? Я растерянно посмотрела на Палишу, но она была явно ошарашена не меньше меня. Здесь что, можно продавать людей? То есть — в этом мире существует крепостное право и мы, судя по всему, принадлежит этому румяному хомяку? Нет! Только не это!

— Я бы с радостью, торговаться бы не стал с вами, лорд! Но людишки-то не мне принадлежат, а отцу. Он, знаете ли, продавать не любит.

— Не мужика же молодого хочу купить, всего лишь девку, — заметил Вольтан. — У барона девок мало? Так я могу обменять.

Теперь я уже специально смотрела вниз, чтобы никто из этих двоих не увидел моего взгляда. Они разговаривали так, словно не о людях говорили, а о мешках с картошкой! Давай меняться? Ты мне один сорт, а я тебе другой.

В груди запекло, словно я проглотила горящие угли. Ноги задрожали, пальцы сами собой сжимались в кулаки. Спокойно, главное спокойно! Меня ещё не продали и не обменяли, возможно, старый барон в самом деле обладает хоть каким-то человеколюбием и понимает, что продавать людей по меньшей мере подло. Румяный баронет, как я поняла, сам к таким сделкам доступа не имеет — уже хорошо. А то прямо тут, на дороге, продал бы меня лорду Вольтану.

Глава 6

— В Страшное время погибло много людей, — начал баронет, но лорд Вольтан его перебил.

— Бросьте, баронет! Семнадцать лет прошло, уже выросло новое поколение!

— Я с вами совершенно согласен, но отец считает, что численность населения всё равно не достигла той прежней цифры. Болезни, несчастные случаи, бабы в родах часто мрут, да мало ли чего. Рекруты, опять же. Хоть и старается папенька самых завалящих отдавать, да ведь вы закон знаете?

— Между прочим — хороший закон, — заметил лорд. — Если бы не он, в aрмию бы всех негодных отдавали. Так что пусть хоть каждого третьего aрмейский капитан выберет.

Они разговаривал так, словно нас тут не было. Нет, словно мы с Палишей — две неживые вещи, к которым они уже потеряли интерес.

Всадники тронулись, неторопливо обсуждая положение вещей в местной aрмии и глупость крестьянских парней, которые не хотят служить и не понимают своего счастья.

Когда господа отъехали довольно далеко, я спросила Палишу:

— Мы что — крепостные?

— А какие же ещё? — удивилась Палиша. — Мы же крестьянки с тобой, Эська, мы же не можем ничейными быть. Известное дело — в крепости мы у своего барина.

— Вся семья? — уточнила я.

— Вся деревня, — грустно улыбнулась Палиша. — Говорю же тебе, глупыха белобрысая — крестьяне мы.

— А те, кто не крестьяне? Они тоже кому-то принадлежат?

Палиша, как умела, постаралась объяснить мне особенности местного социума.

На верхней ступени стояли король и королева (Вот ещё отличие от нашего мира! Не царь и царица, а короли), ниже — благородное сословие, ещё ниже что-то типа наших мещан — свободные, но в массе своей небогатые. Среди них — мастеровые, торговцы и прочие городские люди. На самой последней ступени социальной лестницы находились крепостные крестьяне.

Мы как раз вошли в село, когда Палиша закончила свой рассказ. Тощий, как велосипед, вислоухий пёс поднял голову от обочины, на которой лежал, окинул нас пустым взглядом и лениво гавкнул.

— Ниже нас — только собаки, — сказала я.

Как же я ошибалась!

Дома нас встретили трое босых мальчишек в полотняных мятых рубашках, но совсем без штанов. Двое постарше играли в камушки возле крыльца, третий, самый маленький, увлечённо сосал какую-то деревяху.

— Кушать когда будем? — спросил нас тот, что постарше. — Матушка с утра только хлебушка дала.

— Это мы с тобой виноватые, что дети не кормлены, — шепнула мне Палиша. — меси тесто, сейчас лепёх напечём, взвару сделаем.

— А где наша мать? — так же тихо спросила я.

— В поле, где же ещё? — удивилась Палиша. — На нас с тобой дети да огород. Ну ещё, конечно, куры, и по дому чтобы всё было сделано. Сегодня баню положено топить. Готовь кашу и лепёшки, я пока воду натаскаю.

— Полоть же ещё, — напомнила я.

— Куда в такую жару? Вот чуть солнышко присядет — тогда и начнём. Прополем, польём — всё сделаем, чтобы матушка не ругалась.

Палиша кивнула в сторону огорода.

Ничего себе огород! Мы его до осени полоть будем! Я узнала картошку — удивительно, но в этом мире она уже есть, репу, ботву морковки и разлапистые листья огурцов.

— Эська, я кушать хочу, — малыш потянул меня за подол и с надеждой посмотрел в глаза. — Ты дашь?

— Конечно, мой маленький, — я погладила ребёнка по лохматой голове и поспешила в дом.

Раз уж я попаданка — крестьянка, надо как-то осваивать местный быт. Правда, больше всего хотелось рыдать в голос и бить кулаками в стену, но я старалась сдерживать эмоции.

Да, я попала в ужасный мир, на самый низ социальной лестницы. Но ведь не утонула же! Уже плюс.

Я мало что понимаю в крестьянском труде, но для местного примитивного быта моих знаний вполне достаточно.

Я опять молода и, кажется, даже красива. Во всяком случае, фигура и волосы точно хороши, ещё бы лицо увидеть.

Покрутила головой и заметила на стене, напротив окна, блестящую отполированную пластину. Кажется, она выполняет роль зеркала!

Сняла пластину со стены, протёрла рукавом и подошла к окну.

Из средневекового зеркала на меня смотрела молодая, нет, скорее юная, очень красивая девушка. Волосы цвета спелой пшеницы, брови — на несколько тонов темнее косы — вразлёт. Пухлые губы, румяные щёки и большие глаза непонятно цвета. То ли синие, то ли