Марица. Исток - Александра Европейцева

Они живы! — выкрикнула я, перебивая его. Я схватила его за рукав, заставляя посмотреть на Силу. — Смотрите! Она жива! Все они живы! Их тела… их просто заморозили. Магией. Словно что-то… словно что-то схватило их в самый последний миг и не дало умереть.

И тут озарение ударило меня, как обухом по голове. Это не болезнь. Это не проклятие. Это — Исток.

Исток не бился в слепой ярости. Он бился в агонии, погибая, и пытался спасти то, что мог. Он хватал искры жизни в этом хаосе и… консервировал их. Замораживал. Откладывал на потом их смерть.

— Придворные маги проверяли их, — голос Эшера прозвучал неуверенно. — Они не нашли никаких признаков жизни.

— Они не сонарки! — почти закричала я, с трудом сдерживая рыданий. — Они не лекари! Они не проводят автоматическую диагностику на рефлекторном уровне! Они ищут пульс, дыхание, признаки магической активности. А здесь ничего этого нет! Их просто не учили этому! А меня — учили. Моя мама учила.

Канцлер Эшер замер на мгновение, его обычно непроницаемое лицо исказила гримаса леденящего ужаса. Он резко отшатнулся от меня, судорожно запустив руку в складки своего камзола. Через мгновение в его ладони засветилось маленькое магическое зеркальце в серебряной оправе. Он отвернулся, и его губы зашептали что-то быстрое, сдавленное, почти неслышное из-за гула в моих ушах.

Я не слушала. Мой мир снова сузился до бледного, воскового лица Силы. Я опустилась на колени в пыль перед телегой, не чувствуя острых камней под тонкой тканью платья. Осторожно, дрожащими пальцами, я откинула с её лба прядь тёмных волос, слипшихся от пота и пыли.

— Держись, — прошептала я, гладя её по волосам, как она когда-то утешала меня во время болезни. — Держись, понимаешь? Ты должна. Я приказываю тебе, как твоя госпожа. Хотя… ты никогда меня не слушалась. Но хотя бы в этот раз послушайся! Давай так… Давай сделку. Выживешь — я надену любое, самое дурацкое платье, какое ты только найдёшь. Сделаю любую причёску. Всё что угодно. Только… только держись.

Слёзы текли по моему лицу, оставляя грязные дорожки на пыли, но я даже не пыталась их смахнуть. Я просто сидела, вцепившись в её холодную руку, пытаясь согреть её своим теплом, своим отчаянным, безумным желанием вернуть всё назад.

Тень упала на меня. Я подняла голову. Эшер стоял рядом, убрав зеркальце. Его лицо было пепельно-серым, старческим. Он смотрел куда-то мимо меня, на руины дворца, но видел, должно быть, нечто куда более ужасное.

— Я связался с командующим похоронной командой за стеной, — его голос был глухим, лишённым всяких интонаций. — Затем с главой столичного госпиталя. Ваша правда, тэба Лантерис. Они… они не знали. Диагностика на месте была поверхностной. Признаков жизни не обнаружили. Сжигание… уже началось.

У меня перехватило дыхание. Я впилась в него взглядом, не в силах вымолвить ни слова.

— Двоих, — Эшер сглотнул, и его кадык болезненно дёрнулся. — Успели сжечь только двоих. Остальных… остальных остановили. Теперь их везут в холодные подвалы госпиталя и цитадели. На перепроверку. В остальных городах, деревнях… По всему королевству сделают тоже самое. Вам… вам нужно заняться этим. Координировать лекарей и сонарок. Я отдам распоряжение, чтобы все «умершие» свозились в одно место и ожидали вашей диагностики. А Совету я все последние новости об Истоке, Светоче и этом… — он махнул рукой на тела на телеге — я расскажу и без вас. Нам еще нужно сообщить в Феорилью, Мекеш и Синие горы о людях, чтобы там тоже повременили сжигать тела.

Я лишь устало кивнула, чувствуя, как адреналин окончательно покидает тело, оставляя после себя свинцовую, всепоглощающую усталость. Горечь утраты двоих незнакомых людей смешалась со слабой, дрожащей надеждой. Может быть, ещё не всё потеряно. Может быть, мне сейчас удастся увидеть Сервину, Гондеру и Хестала.

Мысль о друзьях больно кольнула меня, вызвав новую, свежую волну вины. Сервина и Шалос, майор Серан с Клавиной, Вир с Хеллой, Гондера и её нерушимый Турал, Патриния в своей канцелярии, братья Мандоры… Все они там, в этом аду. Живы ли? Целы ли? А я, поглощенная своим горем и долгом, даже не удосужилась послать гонца, чтобы узнать о них. Худшая из подруг. Худшая из товарищей. Это предательство будет грызть меня изнутри, даже если окажется, что с ними все в порядке. А если нет…

Я тряхнула головой. Сейчас сама поеду в город и все узнаю. Нет смысла грызть себя раньше времени. Я снова склонилась над Силой, сжимая ее холодную руку в своих, которые все еще дрожали.

«Я не оставлю тебя, — прошептала я, и голос мой сорвался на хриплый шепот. — Слышишь? Ни тебя, ни их. Я найду способ. Я верну тебя. Клянусь всеми богами, что бы это ни было, что бы мне ни пришлось сделать… Я верну вас всех».

Я наклонилась и коснулась губами ее ледяного лба, словно могла передать через это прикосновение свою клятву, свое тепло, свою ярость. Потом отпустила ее руку, позволив ей осторожно лечь обратно на грубые доски телеги, и встала с колен.

— Её, — я кивнула на свою горничную, — отнесите в мои покои. Положите на кровать. И не трогайте. Просто оставьте ее там. С ней сейчас ничего больше не случится.

Эшер молча кивнул, сделав знак солдатам. Они осторожно, с новым, почти благоговейным ужасом в глазах, подняли носилки с Силой и понесли их к чёрному ходу дворца.

Я смотрела им вслед, пока они не скрылись в полумраке, сжимая в кулаке подол платья и беззвучно шепча одно-единственное слово, ставшее и молитвой, и заклинанием, и обещанием.

— Живыми… Все должны остаться живыми.

Глава 17

Адорд

Следующие несколько часов слились в мучительный, но необходимый труд. Координация лекарей и сонарок, распределение «спящих» по безопасным местам, бесконечные вопросы и донесения. Я чувствовала себя дирижером в оркестре, играющем похоронный марш, где каждый музыкант был на грани отчаяния.

Живых было гораздо больше, чем погибших, и эта мысль одновременно согревала и разрывала душу. Каждая новая искра жизни, найденная под толщей магического ступора, была победой. И каждое пустое, холодное тело — новым ударом.

Именно в одном из таких подвалов, в густом запахе дезинфекции и сушеных трав, я наткнулась на них. Сначала я услышала знакомый голос, хриплый от усталости, но полный ярости:

— Я сказала, перевязку менять каждые два часа! И если