Основы человечности. Работа над ошибками - Екатерина Владимировна Шашкова

тоже из-за этого. Ждёт, когда мне исполнится восемнадцать — и я сама свалю. Может, и раньше свалю, если работу найду. Уборщицей устроюсь. В этом плане я очень понимаю… — Ксюша осеклась, недовольно поморщилась, а потом махнула рукой в сторону лежащего на столе дневника, — …эту.

Людвиг издал звук, напоминающий очень ехидное, но вместе с тем крайне укоризненное хрюканье.

— Ксю! Я понимаю, почему ты её мамой называть не хочешь, но можно же хотя бы по имени, — предложил он.

— Кто бы говорил!

— Ну ты сравнила. Этого и…

— Эту! — упёрлась Ксюша. Кажется, именно сегодня её подростковое бунтарство достигло пика. Оно и понятно — день выдался нервный, Тимур и сам был близок к тому, чтобы срываться на всех подряд. Хорошо, что на уроки не надо, иначе бы точно не сдержался и на кого-нибудь рявкнул.

— Пока что Надя больше похожа на жертву, чем на злодейку, — миролюбиво заметил Людвиг.

— Жертва бы не стала меня… — Ксюша не договорила. Зажала рот ладонью, зажмурилась и напряжённо замерла, будто испугавшись, что невысказанное слово всё же прорвётся через все преграды и прозвенит в воздухе.

А может, и правда испугалась. Сама-то она запросто могла услышать чужое невысказанное.

Впрочем, Тимур и так знал, что она хотела, но не решалась произнести. Зато Людвиг непонимающе посмотрел на них обоих и осторожно предположил:

— …бросать?

Ксюша замотала головой и нервно вцепилась в шапку, которую всё ещё держала в руке. Нитки красного помпона просочились сквозь пальцы, как кровь. Казалось, крупные капли вот-вот сорвутся вниз и застучат об пол.

Тимур поморгал, сбрасывая наваждение. Нет уж, хватит на сегодня глюков. Да и, если слухи всё же правдивы, не было в той истории никакой крови. Только вода.

— Может, всё-таки скажешь, партизанка? — мягко спросил Людвиг. — Станет легче, я точно знаю.

— Я тоже знаю. — Ксюша покосилась на Тимура, не то в надежде, что он скажет всё за неё, не то испугавшись того же самого. Тимур промолчал. В этот раз он был совершенно согласен с Людвигом — лучше, если она признается сама. Никаких слухов, домыслов и недомолвок, только откровенный разговор. — Я просто… всю жизнь так старалась об этом не думать, что теперь просто не могу… Но я смогу. Сейчас.

— Сок? Чай? Сесть? Подышать? Обнять?

— Да. Нет. Потом. Я… — Она снова замотала головой, и остатки разноцветных прядей хаотично заметались туда-сюда. Руки разжались, шапка шмякнулась на пол. — Да что я как маленькая, в самом деле! И так куча народу знает. Она пыталась меня убить. Утопить в ванной. Но тут бабушка пришла с работы, застала всю эту картину, наорала на эту… маму и выгнала её из дома. Даже переодеться и вещи собрать не дала, разве что паспорт ей вдогонку бросила. Ну а та ушла и больше не появлялась. Вот и вся история. Так что я не могу на бабушку долго сердиться: она истеричка, но всё-таки мне жизнь спасла. Правда, орала при этом так громко, что все соседи оказались в курсе. Ну а потом друзья соседей, коллеги друзей, друзья коллег… Поэтому бабушка и не пыталась скрывать от меня правду. Всё равно бы всплыло, оно не тонет. В отличие от меня. — Ксюша нервно хихикнула. — Да даже если бы и скрыла… Я же всё помню. Я была маленькая, я не должна помнить, но помню. У мамы халатик был такой пёстрый, в цветочек — и весь в пятнах от воды. И тапочки оранжевые, яркие очень. Она в них и убежала. И всё — больше никогда не появлялась, не писала и не звонила.

Тимур думал, что сейчас Ксюша снова расплачется, но, видимо, лимит слёз на сегодня был исчерпан, поэтому она просто подняла с пола шапку, аккуратно пристроила её на подлокотник дивана и вышла на кухню. Через пару секунд оттуда раздалось шипение чайника, нагревающего воду.

— И ты знал? — тихо спросил Людвиг. Прозвучало почти как «И ты, Брут?»

— Я же говорил, это не секрет. Но такие вещи надо узнавать не от посторонних людей. Ну, мне так кажется. Зато теперь ты тоже в курсе.

— По дневнику Ксюхина мама не показалась мне жестокой. Может, бабушка что-то не так поняла?

Тимур только развёл руками. Мол, больше ничего не знаю, работаем с тем, что есть. У него тоже не получалось представить Надю хладнокровной убийцей, но ведь всякое бывает. И между палачом и жертвой на самом деле не такая уж большая разница, иногда обе эти роли прекрасно уживаются в одном человеке.

— Тимур Игоревич, вы пиццу предлагали! — напомнила Ксюша, выглянув из кухни. Расстроенной она не выглядела. По крайней мере, более расстроенной, чем до признания. — Ну что вы оба такие пришибленные? Не заморачивайтесь, это всё случилось давным-давно. Да, согласна, ничего приятного, но я же жива. Значит, всё нормально. И с бабушкой я помирюсь… — Она нервно пригладила пострадавшие волосы. — Наверное. Только не прямо сейчас. Сначала давайте всё-таки поедим, а?

— Ладно, будет вам пицца. — Тимур потянулся к телефону и только сейчас обнаружил несколько пропущенных звонков и одно сообщение. И все — от Ольги Степановны.

Ну конечно, кто бы сомневался!

Он обречённо ткнул в экран.

«Она у вас?» — спрашивала Ксюшина бабушка, не расщедриваясь на приветствия и уточнения.

И что отвечать? С одной стороны, человек же волнуется, переживает, тем более возраст уже приличный, может и сердце прихватить. С другой — думать надо было, прежде чем скандалы устраивать и внучку за волосы хватать. С третьей…

— Ксю, ты у нас? — спросил Людвиг, бесцеремонно заглянувший в экран.

Ну да. С третьей стороны, Ксюше виднее, где она.

С четвёртой — Тимур прекрасно знал, что соврать всё равно не сможет. Поэтому скажет правду, а потом пойдёт извиняться и второй раз за день объяснять, что фотографии показывают совсем не то, что кажется.

Ксюша подошла с другого бока, задумчиво накрутила на палец одну из уцелевших прядей и грустно, явно не надеясь на положительный ответ, спросила:

— А вы можете сделать вид, что не видели этого сообщения?

— Не могу. Она писала мне полтора часа назад. Наверняка за это время уже все больницы и морги обзвонила.

— И узнала, что меня там нет.

— Но так и не выяснила, где ты есть. Ксюш, ты же не