Основы человечности. Работа над ошибками - Екатерина Владимировна Шашкова

— Когда ты догадался?

Тимур задумался. Он и сам не вполне понимал, в какой момент всё стало кристально ясно. Разве что…

— Людвиг никогда не причинит мне вреда. Словами тоже. Я… наверное, просто знал. Всё это время знал, что говорю сам с собой.

Образ комнаты подёрнулся дымкой, как будто Тимур вдруг очутился в густом сером тумане. От тумана щекотало в носу, першило в горле и слезились глаза.

Когда-то давно на раскопках они с ребятами застали пожар в степи. Огонь шёл низко, по жухлой траве, но дымило так, словно рядом полыхал целый лес. Наперерез пламени прокопали неглубокую канавку, затоптали и пролили водой отдельные тлеющие участки — и этого оказалось достаточно, чтобы пожар не пошёл дальше, даже палатки переставлять не пришлось. Но весь вечер и весь следующий день над лагерем стоял такой же неприятный туман, а вся еда и вода отдавали гарью.

Сейчас гарью не пахло, но Тимур всё равно раскашлялся, да так сильно, что едва устоял на ногах. Голову опять повело. Он шагнул к ближайшему креслу, надеясь на него опереться, но не дотянулся и осел рядом. Не упал, просто тихонько сполз на пол, отдышался немного, а потом лёг на спину и уставился в деревянный потолок.

И смотрел до тех пор, пока в поле зрения не ворвалась лохматая голова Людвига.

— Тима, ты как? Живой?

— А ты? — спросил Тимур.

— Я? При чём здесь я?

— Ты точно живой? В смысле, настоящий?

— Так… — Людвиг присел рядом, махнул рукой в сторону кухни, видимо, привлекая внимание Ксюши. — Он тебе что, мой труп показал?

— К счастью, нет.

— Тогда рассказывай. Или сначала чаю? Ксю, тащи чай и шоколадку, будем экстренную реанимацию проводить.

— Да всё у меня в порядке. — Тимур сел. Комната не шаталась, в глазах не двоилось и даже в груди почти не тянуло. — Мы просто поговорили.

— С боггартом? Он же не умеет разговаривать. По крайней мере, словами и вслух.

— Он притворился тобой. Вами обоими. Сказал мне… — Тимур задумался, как объяснить, не цитируя весь диалог, а потом сдался и всё-таки выдал как чувствовал: — Показал, насколько я бесполезная тряпка. Можно подумать, я раньше этого не знал. Я и так в курсе, что это я во всём виноват — и в убийстве, и в том, что у твоего отца бизнес накрылся, и тебе жизнь испортил, и Ксюше…

— И часовню тоже ты развалил? — Людвиг улыбался, но как-то неправильно. Только губами, а глаза оставались грустными, как у больной собаки.

— Думаю, с моими талантами при попытке развалить часовню я бы первым делом завалил ей себя… Но нет, он не утрировал. Говорил как есть. Обвинял только в том, что я действительно делал, и говорил именно то, что я всегда боялся от тебя услышать. Он умный и внимательный. — Под креслом на мгновение мелькнули два алых огонька. А потом под другим — сразу четыре. Боггарт наблюдал, прислушивался и, кажется, ему была приятна похвала. А вот пришлось ли по вкусу угощение? Ведь еду выдернули прямо из-под носа. — Но я его подловил.

— Серьёзно? То есть ты сам вырвался из кошмара, не дожидаясь, когда он тебя выплюнет? Горжусь тобой, юный падаван! И на чём он попался?

— Выдал один факт, о котором ты никак знать не мог. Твой отец как-то сказал, что ты общаешься со мной только из-за выгоды.

— А, помню, было дело… — Людвиг не выглядел удивлённым. — Я ему тогда очень хотел морду набить. Может, и набил бы, но встать не мог…

— То есть ты знал? — Реальность, с трудом сложившаяся в голове Тимура в цельную картинку, снова покрылась трещинами.

— Знал.

— Откуда?

— Подслушал. Я не специально, просто… так получилось. И что, ты всё это время боялся, что это правда?

— А что, нет? Зачем ему врать?

— Не знаю. Из любви к искусству. Спроси его сам, если хочешь. Но я никогда не расценивал тебя как средство для наживы или что-то такое. Ты — это просто ты. Мой друг. Мой ученик. — Людвиг поворошил Тимуру волосы, совсем как в детстве, и вдруг замер, вглядевшись в лицо. — Вот и что с тобой делать, наказание ты моё?

Тимур не сразу понял, о чём речь. Только когда Людвиг снял с него очки и осторожно провёл пальцем по щеке, стирая слёзы.

— Извини… я… Я в порядке. Просто знать о своих ошибках — это одно, а когда тебе за них выговаривают открытым текстом… Это было неприятно.

— Давай называть вещи своими именами — это было страшно. Боггарт питается страхами, а не лёгким дискомфортом. И он сделал всё, чтобы тебя напугать. А теперь выдыхай. Забудь всё, что видел. Это неправда.

— Но… Понимаешь, проблема в том, что это правда. Всё, что он сказал, — чистая правда. Я знаю. Чувствую, и всегда чувствовал. Обычно я пытаюсь об этом не думать, но сейчас меня просто ткнули носом в правду. И давно пора было это сделать!

— Ничего подобного! Ты ни в чём не…

— Виноват! Именно я во всём виноват! И не надо меня утешать, я не заслужил! И не смотри на меня так. Я — плохой человек, ужасный! — Кажется, Тимур кричал. Кажется, у него снова текли слёзы, и из-за этого становилось ещё стыднее. Как маленький, ей-богу! Опять устроил истерику у всех на виду! Ну и кто после такого поверит в его нормальность, если даже он сам в ней сомневается?

— Тима, посмотри на меня! — Людвиг зажал его лицо в ладонях, не давая отвернуться. — Я не знаю, что конкретно он тебе сказал, но это неправда! Слышишь? Это неправда, этого не было, я такого не говорил! Я такого даже не думал! Ты замечательный, добрый, честный, и именно поэтому тебе сейчас так больно. И я не знаю, как тебе помочь, но точно знаю, что однажды станет легче. И знаю, что ты не виноват. Не виноват! Ты понял?

Почему-то от этих яростных возражений было гораздо больнее, чем от едких слов, брошенных прямо в лицо. Настолько больнее, что закралась безумная мысль: а вдруг это ещё