Основы человечности. Работа над ошибками - Екатерина Владимировна Шашкова

— Фу, брысь! Потом попробуешь, не до тебя сейчас, — прикрикнул на тень Людвиг.

И сразу же подтолкнул Тимура к двери, которая пестрела хаотичными яркими пятнами, будто картина авангардиста.

Все двери здесь были разными, причём ни одна не вписывалась в интерьер. Из-за ближайшей приятно пахло фруктовым мылом, от следующей почему-то веяло холодом, самая обшарпанная, похоже, вела на кухню, ну а цветная, судя по всему, в комнату Ксюши.

— Вот, — кивнул на неё Людвиг.

— Что? — не понял Тимур.

— Она там заперлась, не открывает и ревёт.

— Ксюша? Что случилось?

— Я не знаю. Она не отвечает. — Людвиг — находчивый, самоуверенный, почти всемогущий — выглядел испуганным. — Сам разберись, ты же лучше умеешь с детьми общаться.

— Общаться, а не успокаивать. При мне они обычно не рыдают… — Тимур осторожно подошёл к двери и прислушался. Из комнаты действительно раздавались всхлипы — глухие, хриплые, какие получаются, когда сил на слёзы уже не осталось, но и остановиться никак не выходит. — Ксюш, это я. Можно войти?

С обратной стороны в дверь что-то гулко стукнуло и шлёпнулось на пол. Видимо, это означало «нельзя».

— Кроссовка, — принюхавшись, сообщил Людвиг.

— Давно она там?

— Кроссовка?

— Люд! — настроение было, мягко говоря, неподходящее для шуток. И так с утра день не задался, а теперь ещё и это.

— Ладно-ладно, не смотри так сурово. Минут двадцать-тридцать. Не засекал. Думал, поревёт, успокоится и выйдет, а она всё никак. Я ничего не делал, честно! В смысле, с ней. Мы даже не говорили, она уже такая пришла и сразу в комнату убежала.

— Если ничего не делал, то зачем оправдываешься?

Вид у оборотня действительно был донельзя виноватый — как у собаки, которая погрызла хозяйский ботинок и теперь точно знает, что ей вот-вот попадёт.

— Я не оправдываюсь. Просто… А вдруг она расстроилась из-за моей семьи, которая вроде как и её семья тоже? Из-за того, что я сын этого? Вдруг она разочаровалась и теперь не хочет меня видеть?

— Если бы она не хотела тебя видеть, она не пришла бы к тебе рыдать, — заметил Тимур. Сам он почти не сомневался, что истерика Ксюши связана не с откровениями из дневника, а всё с теми же фотками. Похоже, директорским кабинетом рассылка компромата не ограничилась. — Ксюш, мне очень надо с тобой поговорить. Меня сегодня Михайловна к себе вызывала.

В непрерывной череде всхлипов возникла пауза, но вскоре рыдания возобновились с удвоенной силой.

Людвиг заинтересованно навострил уши (в человеческом облике это было незаметно, но почему-то всё равно угадывалось) и подобрался поближе. Он, конечно, понятия не имел, кто такая Михайловна, но вслух спрашивать не стал, и правильно сделал.

— Ксюш… Я идиот и очень тебя подставил, — продолжил Тимур. — Мне стоило быть внимательнее. Нужно было думать о последствиях. Я… я опять накосячил. Но, пожалуйста, открой дверь, нам очень надо поговорить. Или… хочешь, стукни меня чем-нибудь. Можно даже сумкой, как Буранова. Обещаю, что не буду сопротивляться.

Он не особо верил, что эта речь поможет, но из комнаты послышались шаги, что-то тихонько звякнуло, и дверь распахнулась. На пороге возникла Ксюша: в вязаной шапке с помпоном, в куртке нараспашку и в одной кроссовке. Вторая валялась рядом.

Вид у девочки был крайне несчастный — заплаканное лицо, потухшие глаза и ни капли привычного задора. Бить Тимура она, похоже, не собиралась. Наоборот, уставилась в пол и, кое-как вместив слова между всхлипами, прошептала:

— Простите. Я не хотела.

— Ты-то здесь при чём? — опешил Тимур. Очень хотелось немедленно обнять этого горемычного ребёнка, но он заставил себя убрать руки за спину. Здесь, конечно, никто компромат снимать не станет, но и того, что есть, вполне достаточно. Так что всё, хватит! Должна же быть хоть какая-то социальная дистанция!

А вот Людвигу на социальную дистанцию всегда было наплевать, поэтому он немедленно притянул Ксюшу к себе, обхватил обеими руками и даже подбородок уложил сверху на помпон шапки, словно стараясь закрыть сестру от суровой реальности со всех сторон сразу. Но в разговор лезть не стал, и за это Тимур был очень благодарен.

— Это всё из-за меня, — всхлипнула Ксюша в футболку Людвига. — Я должна была вести себя осторожнее.

— Прекрати, — отмахнулся Тимур. — Это только моя вина. Я взрослый, и именно я должен был подумать о последствиях. Нам вообще не стоило сближаться. А теперь у тебя проблемы.

— Не у меня. У вас. Это же вас могут уволить. Мне-то как раз никто ничего не сделает. Бабушка поорёт и перестанет, в школе тоже посудачат и забудут. Все и раньше считали, что мы встречаемся, а теперь просто получили подтверждение.

— Они так считали? — Кажется, сегодняшний день решил окончательно добить Тимура. Вернее, то, что от него осталось.

— Ну да. Вы не знали? — Ксюша высунула нос из волчьих объятий.

Тимур покачал головой. Наверное, он должен был догадаться, но у него даже мысли не возникало, что кто-то может подумать о чём-то подобном. Он вот никогда не думал. И дело было не только в этических и уголовных запретах. Он вообще не рассматривал никого из учениц с точки зрения романтики, даже самых длинноногих и фигуристых старшеклассниц.

Не потому, что запрещено, а потому, что просто в голову не приходило. И в другие части тела тоже.

Они же дети!

— Поэтому я и говорю, что это моя вина, — вздохнула Ксюша. — Я-то знала. А вы просто слишком хороший, чтобы о таком думать и слушать глупые сплетни.

— Я — взрослый. И учитель. И… — Вот уж хорошим Тимур бы себя точно не назвал, но подумал, что если продолжит отпираться в том же духе, то со стороны это будет выглядеть как пустое нытьё и самобичевание. Но мысль до конца всё же довёл: — Я не должен был переступать границы… Я… наверное, вообще не гожусь в учителя. Может, и правильно, если уволят!

— Да вы что, с ума сошли?! Я, может, только ради ваших уроков вообще в школу ходила! И не только я, между прочим!

— Так! У меня вопрос! — вмешался Людвиг. И