Фея-Крёстная желает замуж - Яся Белая

Вот и балкончик с изысканным парапетом, а на балконе — знакомая вихрастая фигура.

— О, приди, приди, моя муза! — восклицает человек, задирает голову и протягивает руки к холодной бесстрастной луне. Она уже подумывает, как уйти на дневной покой, а её всё ещё тревожат пафосными воззваниями.

Но зато я мгновенно узнаю взывающего. Да уж, у здешней фортуны весьма специфическое чувство юмора. Надо же нас было вывести прямо к дому Анатоля.

Но вместо музы перед беднягой нарисовывается мяв-кун.

Анатоль шарахается к двери с криком:

— Изыйди, чудовище!

— Я пришёл с миром, — загробным тоном тянет Мурчелло. Однако, эффекта заявление не имеет — поэт продолжает вжиматься в стену и дрожать.

Я прыскаю в кулак, и даже тонкие губы Хмуруса кривит усмешка. Однако надо знать меру — мы, как-никак, пришли просить о приюте. Стоит быть повежливее.

Высвобождаю ладонь из руки Хмуруса, поднимаюсь на крыльцо и стучу в дверь.

Грохот, чертыханье, топот такой, будто там целый отряд, а не один человек.

Всклоченный, напуганный и немного злой, Анатоль наконец открывает дверь.

— Ты! — разочаровано восклицает он. Должно быть, надеялся увидеть заблудившуюся принцессу, а тут… — Коварная женщина! Вскружила мне голову! Подсунула муляж и исчезла. Даже не простилась…

— Прости, — говорю теперь и смущённо мнусь.

В том моём видении, что подарила Книга-Всех-Историй, наша встреча с несостоявшимся возлюбленным выглядела куда более приятной. Конечно, тому способствовало присутствие Мелоди. Но всё-таки, надо заметить, и сам поэт был менее агрессивен и более радушен.

— Прости? — передразнивает он. — Прости и всё? После месяца страданий и разбитого сердца?

— Послушайте, молодой человек… — Хмурус не выдерживает и выходит из тени.

— Ах! — восклицает Анатоль, заламывая руки. — Так ты ещё и не одна, а с каким-то мужиком!

— Да ну, Анатоль, — мне начинает надоедать разыгрываемая поэтом комедия, — у нас же с тобой по сути ничего и не было.

— Ничего не было! — губы витии дрожат, глаза наполняются слезами. — Значит, все эти разговоры про свадьбу… Всё это… Для тебя ничего не значило…

Он разражается рыданиями и убегает вглубь дома. Дверь, правда, оставляет приоткрытой.

— Что всё это значит? — шипит Хмурус.

С чего бы вдруг такой недовольный тон? Ему-то я точно не давала никаких обещаний. Но чувствую себя глупо и зачем-то начинаю оправдываться:

— Я всё объясню.

— Да уж потрудитесь! — говорит Хмурус и, бесцеремонно отодвигая меня в сторону, проходит в комнату.

Пожимаю плечами и следую за ним.

В гостиной всё по-прежнему — стол, заваленный бумагами, оплывшие свечи, старенький диван с пёстрым пледом, пара кресел, пляшущий в камине огонь.

Уютная творческая атмосфера. Эстетический беспорядок.

Ветер шаловливо играет тюлевой занавеской. Утренее солнце украшает комнату нежной позолотой.

Анатоль стоит на коленях, упревшись лбом в стеклянную балконную дверь, и жалобно причитает, кляня меня и судьбу, что вздумала с ним так играть. На диване же, вальяжно развалившись, главенствует Мурчелло. Он беззастенчиво подтаскивает к себе блюдо с жареной рыбой, и отправляет в рот одну рыбёшку за другой, складывая рядышком аккуратно обглоданные скелетики.

— Присоединяйтесь! — заявляет он, чавкая и обводя трапезу широким жестом.

Хмурус не заставляет просить себя дважды — должно быть, физический труд на свежем воздухе, — то бишь, под палящим солнцем безмагической пустыни, пробудил в нём зверский аппетит. Во всяком случае, он лихо помогает Мурчелло расправиться с рыбой.

Но меня сильнее волнует наш печальный поэт. Я и вправду чествую себя виноватой.

Подхожу, наклоняюсь, кладу ладонь ему на плечо.

— Мне действительно очень жаль, — говорю тихо и покаянно, опуская голову. — Возможно, у нас бы всё и получилось… Но… меня отозвали… В общем, всё сложно…

Ёжусь. Тяжёлый, ощущаемый, как прикосновение, взгляд, скользит по мне. Это недовольно зыркает в нашу сторону Хмурус. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы он был свидетелем подобного разговора, но выбирать не приходится.

Анатоль накрывает мою ладонь своей и грустно улыбается.

Я продолжаю, нервно теребя край платья:

— А тот фантом. Прости… Старалась, чтобы тебе не было так одиноко.

— Я понимаю, — уже куда более милостиво и дружелюбно отвечает Анатоль, и поднимается с колен. — Порой обстоятельства сильнее нас.

Согласно киваю.

— Ну что ж, — теперь уже совсем радушно произносит поэт, — располагайтесь. Раз уж вас всех занесло ко мне.

Впрочем, кое-кому приглашение и не потребовалось. Они уже приговорили целую тарелку рыбы.

Анатоль идёт к изящному шкафу, отрывает и достаёт оттуда пузатую бутылочку. В ней поблёскивает и отливает красным какая-то жидкость. Невольно вспоминается Хмурус возле клетки крысоров.

Вздрагиваю. Отгоняю неприятные мысли.

Анатоль же — вновь весел и беспечен.

— Как вы относитесь к вишнёвой наливке? — интересуется он, подмигивая Хмурусу и Мурчелло. Кажется, его больше не пугает рогатый змеехвостый кот с радужными глазами.

— Сугубо положительно, — довольно скалится Хмурус и наколдовывает стаканы.

— Знатная вещь, — вставляет Мурчелло, — здорово развязывает языки. Вон крысоры как разболтались, когда пригубили чуть-чуть, да, Чариус?

Он пинает Хмуруса в бок, тот радостно соглашается: да, говорили без умолку, подтверждает.

И тут только до меня доходит:

— Постойте, в том флаконе, что принёс Мурчелло… к камерам крысоров…

— … была вишнёвая наливка, мур! И преотличнейшая!

С души падает огромный камень. И становится немного стыдно, что подозревала Хмуруса чёрт-те в чём.

Осторожно опускаюсь в кресло.

Мурчелло подползает ближе, доверительно хлопает меня по руке:

— Ты нас прости, Айсель, — голову набок, глаза честные-честные, — мы использовали тебя как приманку…

— Что? — чувствую, как становится трудно дышать.

Как приманку! А я считала их друзьями!

— Ну… — начинает издалека Хмурус, разливая спиртное по стаканам, — когда крысоры сознались, что могут призвать Чёрную Злобу в любой момент, мы сразу решили вас, дорогая Айсель, использовать. Как самую слабую и бесполезную в нашей компании.

Контролировать гнев! Контролировать гнев!

Хотя очень хочется продемонстрировать этому зеленорожему на что способны феи. Я — слабая и бесполезная? Да кто бы говорил!