Навола - Паоло Бачигалупи

В библиотеке царила тишина, нарушаемая лишь сухим шелестом страниц, которые переворачивал Каззетта, изучая колонки чисел. Я прошел дальше и остановился перед стихами Соппроса на оригинальном амонском. Забыл ли Каззетта мою встречу с Челией? Мне самому она уже казалась сном. Неужели и впрямь мы так тесно прижимались друг к другу, что наши тела, наша кожа, наши дыхания могли слиться? Как я прижимал ее крепко-крепко, как ее глаза — темные, распахнутые, вопрошающие — смотрели в мои...

— Она не для вас, — произнес Каззетта.

Я обернулся, но он не поднял головы от своего гроссбуха.

— Сиа Челия — обязательство, данное вашему отцу. — Он перевернул страницу, прошелся пальцем по числам. — Если он отдаст ее вам, это одно, но если вы возьмете ее сами — совсем другое. Даже ради собственного сына Девоначи не позволит нарушать свои обязательства.

Я мог возразить, что у меня не было подобных намерений, но хватило резкого взгляда Каззетты. Я выбрал иную тактику. Вновь повернулся к томам на полках, изображая такое же равнодушие, какое демонстрировал Каззетта.

— Как вышло, что Челия живет с нами?

— Сиа Челия, — поправил Каззетта.

Я изумленно посмотрел на него:

— Мы никогда не используем это почтительное обращение.

— Возможно, именно поэтому вы и забыли, что ее положение следует уважать.

— Ладно, сиа Челия. Почему отец взял в дом сиа Челию? Почему не убил ее вместе с семьей, как мы убили Авицци, как вы сожгли Спейньисси? Или не отправил в изгнание вместе с другими?

— Это дело вашего отца.

— Оно касается меня.

Каззетта пожал плечами:

— Она часть контракта. Патро ди Балкоси однажды не сдержал свои обязательства. Больше это не повторится. Она гарантия его покорности.

— Она не может быть всего лишь заложницей. Только не для великого Девоначи ди Регулаи. Наверняка есть иная причина, нежели просто нож у ее шеи.

— Если и есть, это не ваше дело.

— Она — товар? — не унимался я. — Отец продаст ее, как шерсть, когда вырастет цена? Я знаю, что он посылает ее к сиа Аллецции для обучения. Сделает из нее наложницу? Зачем вообще оставлять ее в живых? Зачем позволять ди Балкоси управлять оловянным рудником, вместо того чтобы накормить его мясом уличных собак? Какую выгоду получает мой отец, позволяя им жить?

Каззетта фыркнул:

— Не говорите глупостей, Давико. Не каждый конфликт кончается кровопролитием. У милосердия есть свои преимущества. Сиа Челия обеспечивает мир между двумя семьями. В конечном итоге она станет хорошей партией и доброй женой — и ди Балкоси и ди Регулаи будут вместе гордиться ею. Вот и все. Она воспитанница вашего отца, и вы будете ее уважать.

— Что, если я хочу на ней жениться?

Каззетта вскинул брови:

— А вы хотите?

Я отвел глаза. Слова слетели с моих губ слишком быстро. Они казались верными, но пугающими, решением сердца, а не разума — и потому еще более глупыми. Я словно смело ринулся в битву — а приземлился в зыбучие пески.

Каззетта оглядел меня:

— Думаю, вам пора обзавестись спутницей. Девушкой, которая составит вам компанию.

— Речь не об этом.

— Ваш отец полагал, что это вскоре случится. Ашья подберет кого-нибудь.

— Я не хочу, чтобы мне «подбирали» какую-то девушку.

Но Каззетта уже вернулся к своему гроссбуху.

— Вы не влюблены, Давико. Вас заинтриговала неоспоримая привлекательность сиа. И в любом случае вы не женитесь на ком-то столь низкого положения, как сиа Челия. Мы оба знаем, что у вашего отца на вас серьезные планы.

— Шеру?

Он вновь посмотрел на меня своими блестящими темными глазами:

— Кто будет иметь ценность. И это определенно не сиа Челия.

— Она благородной крови. Архиномо и нобили ансенс. У нее есть земли. У ди Балкоси есть земли. Она не просто безродная уличная собачонка.

— Их владения — что владения муравья в сравнении с богатством ди Регулаи. Най. Вы женитесь на сверкающей драгоценности из Банка Метано или Беланче — или, быть может, на принцессе из далекого Шеру. Но точно не на девчонке из семьи, которую и так поглотила ваша собственная, какой бы древней и благородной ни была ее кровь.

— Значит, мои желания не имеют значения?

— Сфай. Давико. Оглянитесь. Используйте свои глаза. Используйте голову. Вокруг вас вращаются колеса. Огромные колеса, которые ваш отец крутит за вас. Они подобны мельничным жерновам, что перемалывают пшеницу в мелкую муку, из которой однажды испекут хлеб. Быть может, даже королевский пирог.

— А если я хочу чего-то иного?

— Значит, ваш разум затуманен. — Он шумно захлопнул гроссбух. — Идемте. Уже поздно. Утром я поговорю с Ашьей. Сначала мы облегчим боль в ваших чреслах, что возбудила прекрасная юная сиа. Когда у вас голова прояснится, а пыл ослабеет, мы поговорим. Нелегко мыслить ясно, когда вся кровь прилила к члену. Особенно это относится к молодому мужчине. Вся его скудная мудрость испаряется.

— Вам известны планы моего отца, — обвиняюще сказал я.

Каззетта пожал плечами, и это наволанское движение говорило: «Может, да, а может, и нет, а может, я не хочу отвечать».

— Я знаю, что вы неглупы. Что вы не станете дурачить сами себя и не потеряете голову из-за покачивающихся женских бедер или тугих грудей. Мы позаботимся о том, чтобы хорошенько выдоить ваш член, а после, быть может, обсудим будущее, которое ваш отец выковывает по своему усмотрению, и все те судьбы, которые он перемалывает в полезную муку.

— Я не мука, — сказал я.

Каззетта оценивающе посмотрел на меня:

— Уж поверьте, маленький господин, для вашего отца мы все пшеничные зерна, из которых получается либо мелкая мука, либо бесполезная мякина. И если вы окажетесь мякиной, вас сожгут.

Глава 30

Мне следовало прислушаться к предостережению Каззетты, но, подобно драконьему глазу, Челия притягивала меня.

Теперь я смотрел на нее иначе. Раньше я видел в ней сестру — красивую, конечно же, приятную взгляду, но знакомую. И вдруг будто увидел ее заново. Увидел, как облепляет бедра ткань и как вздымается над вырезом обнаженная кожа грудей. Как она убирает роскошные темные волосы с соблазнительного изгиба шеи. Мои пальцы отчаянно желали погладить манящую ложбинку горла, где лежало янтарное ожерелье. Заслышав шелест ее юбок и мягкий шорох туфель по мрамору, я страстно предвкушал ее появление.

Но сильнее всего я чувствовал ее глаза. Ее темные глаза, впивавшиеся в меня.

За нами следили. Ашья ничего не говорила, зато наблюдала с ястребиной зоркостью. Отец тоже ничего не сказал, но часто заставлял меня сидеть с ним в библиотеке. Аган Хан молчал, но брал меня на конные прогулки и ястребиную охоту. Мерио не проронил ни слова, но привлек меня к переписке с дальними ветвями нашего банка. И все наши слуги — Анна, Джанна, Феррио и Сиссия, а также многие другие — теперь оказывались всегда рядом, всегда в той же комнате, что и я, в том же саду, на той же улице.

Каззетта с Ашьей придумали еще один способ отвлечь меня. В один прекрасный день они отправили меня в палаццо сиа Аллецции, надеясь соблазнить чарами более подходящих особ. Там я на несколько часов попал в руки очень опытной и красивой девушки. Я бы мог сказать, что остался равнодушен к обнаженному телу, предложенному мне в ее покоях, перед мерцающим камином, но это была бы ложь. Я испытал голод глубокий, как драконий глаз, и не уклонился от объятий. Но в момент нашего слияния, когда мы переплелись и прижались друг к другу, я заглянул ей в глаза. И там увидел холод более стылый и далекий, чем ветра над Чьелофриго, и отпрянул. Думаю, тогда я впервые заглянул за маску фаччиоскуро — и это была бы победа, если бы я сидел за доской. Вместо этого я почувствовал себя глупым чурбаном, незначительным и ненужным, и контраст был столь резким в сравнении с тем,