Страж фараона - Михаил Ахманов

Что еще он мог сказать? Кажется, Сенмут считал его умершим братом, пришедшим из загробного царства Осириса, – знания Семена о древнеегипетской вере были скромными, но вполне достаточными, чтоб разобраться в словах молодого вельможи. Выходит, он явился в мир живых из запредельных пространств, из рая либо из ада!

“Скорее, последнее”, – с угрюмой усмешкой решил Семен, вспомнив о подвале Баштара и ста четырнадцати могильных плитах.

Нет, ста тринадцати! Последнюю он расколотил... Или все же кувалда разбила не камень, а кушитский череп?..

Грудь Сенмута дрогнула в затаенном вздохе. Сейчас он сидел на пятках, выпрямившись и прижимая ладони к бедрам, в напряженной позе древнеегипетской статуэтки писца. Семен не помнил, где и когда ему встречалось ее изображение, в учебнике или в какой-то прочитанной в юности книге, но поза казалась знакомой чуть ли не со школьных лет.

– Я не спрашиваю о тайном... не спрашиваю о ликах бессмертных богов и о других вещах, которые ты видел в Стране Заката... – дрогнувшим голосом прошептал Сенмут. – Я понимаю, что это знание – не для живых, что мы приобщимся к нему лишь после смерти... Поведай мне, брат, только об одном... скажи, это было страшно? Страшно умереть и стоять перед Осирисом, когда божественные судьи взвешивают твои деяния?

– Боги милостивы и прощают многое, – произнес Семен. – Они прощают гордецов и грешников, жестоких и жадных, льстецов, прелюбодеев и чревоугодников, прощают даже зло, если творилось оно по человеческому неразумию. – Тут он подумал о Баштаре, скривился и добавил: – Вот преступившим клятву приходится плохо! Им вытягивают язык, пока не обкрутят вокруг раскаленного медного столба сто четырнадцать раз. Сенмут нерешительно улыбнулся:

– Ты шутишь, брат? Разве в полях Иалу есть раскаленные медные столбы?

– Там есть все. – Семен потянулся к блюду, бросил в рот горсть изюма. – Все, и еще больше! Если б я мог рассказать...

Он замолчал, с сосредоточенным видом пережевывая изюм.

“Если бы мог! – мелькнуло у него в голове. – Только ты вряд ли поверил бы, мой неожиданный родич. В тех полях Иалу, откуда меня принесли ветры времен, чудес побольше, чем в загробном мире”.

Сенмут глядел на него с любовью и обожанием – так, как смотрят на стены родного дома после долгих странствий на чужбине.

– Наверное, брат, ты многому научился в царстве Осириса. Ты ушел туда, когда я был совсем еще юным, и провел в полях Иалу больше десятилетия... Ты изменился. Ты выглядишь возмужавшим... И ты, я думаю, стал мудрее.

– Это так. Да, так! – Неожиданная мысль явилась Семену, заставив откинуться к стенке каюты. – Знай, брат мой Сенмут, – медленно произнес он, – что я и в самом деле приобщился к божественной мудрости, но за нее пришлось платить. Видишь ли, боги схожи с людьми в одном – за всякий свой дар требуют возмещения. Потребовали и с меня.

– Что же именно? Какую жертву ты им принес? – прошептал Сенмут и затаил дыхание.

– Мою память. Ее отобрал... э-э... – Он смолк, перебирая египетский пантеон в поисках нужного бога, самого алчного и страшного.

– Наверное, Анубис, – подсказал Сенмут. – Великий бог, но жаден, как шакал!

– Может быть. Не помню в точности... и не помню прошлой своей жизни... ни отца с матерью, ни друзей, ни того, кто властвовал в Та-Кем в те годы... Ничего не помню!

Семен сокрушенно понурил голову. В той ситуации, в какой он очутился, идея посмертного забвения была отличным выходом. Конечно, боги милостивы, но ничего не дарят смертным просто так – а что возьмешь с души покойника? Память, только память... И это справедливый обмен, если желаешь стать мудрее.

– Ничего не помнишь... – с печалью отозвался Сенмут. – Ни отца нашего Рамоса, ни матери Хатнефер, ни имени Великого Дома...<Великий Дом, или пер'о на древнеегипетском – так почтительно титуловали владыку Нижнего и Верхнего Египта. Греческое слово “фараон” происходит от “пер'о”.> А меня? Меня ты вспомнил? – В голосе его звучала надежда. – Ночью, после боя с нехеси, ты назвал меня – Сенмут... И Реку назвал – Хапи...

– Возможно, память возвращается ко мне, когда я вижу то, что видел в прошлой жизни. Кто знает?

Семен пожал плечами и посмотрел на берег. День, проведенный им в гипнотическом трансе, был полон хлопот для спутников Сенмута. Они копали могилу в ближнем холме, в двух сотнях шагов от воды, и этот труд, похоже, длился от восхода до заката. Двое солдат еще возились в глубокой яме, двое охраняли их, а трое перетаскивали мертвые тела. Раненых не было видно в сгущавшихся сумерках – должно быть, они спали или лежали, не двигаясь, в высокой траве.

Чуткие пальцы Сенмута коснулись его руки.

– Ничего, брат, ничего, ты вспомнишь... Инени боялся, что магия ичи-ка тебя убьет или сделает безумцем, но – хвала Амону! – этого не случилось. Наоборот! Ты вспомнил речь людей, и я уверен, ты вспомнишь остальное. Может быть, даже отца и мать... Они умерли, но мы посетим их гробницу в Джеме. Ты не встречался с ними – там, в полях блаженных?

– Не могу сказать. Не помню...

Семен склонил голову, спрятал лицо в ладонях, чувствуя, как браслет на запястье царапнул подбородок. В той, другой жизни его родители тоже умерли, и мысль о них пронзила его внезапной болью. Он понял, как был одинок все эти годы, тянувшиеся слов но бесконечный караван; встречались случайные спутники, женщины и мужчины, а больше – ничего... Ни любви, ни семьи, ни достойной работы, ни прочих успехов, какими можно было б похвастать в его летах, в период расцвета и зрелости... Какая уж тут работа – поддельные иконы, пепельницы да матрешки! Возможно, по этой причине он и поехал к Кеше Муратову в Хасавюрт, не ради денег, а от безнадежности, будто сбежал от себя самого... Посидеть за стаканом вина, вспомнить с другом молодость... Вот и посидел! Два года с лишним в ямах да подвалах!

Опустив руки, он поглядел на Сенмута и усмехнулся. Ну, что было, то было, и тосковать о прошлом ни к чему! Тем более о ямах, подвалах и пепельницах с матрешками... И пусть тут нет ни телевизоров, ни унитазов, ни трамваев, зато есть брат! Возможно, сыщется и что-нибудь еще... что-то такое, о чем Семен Ратайский и мечтать не мог, что суждено лишь Сенмену, сыну Рамоса...

Он снова бросил взгляд на берег и спросил:

– Скажи, почему солдаты копают могилу в холмах? Почему не здесь, у реки?

– Ты не помнишь, как разливается Хапи? Сегодня двенадцатый день мехира, воды схлынули, а в месяце атис берег будет затоплен, и тела сгниют. Мы не можем взять погибших с собой, привезти в Неб и отдать бальзамировщикам... Но такова судьба солдат и путников! Каждый может погибнуть на чужбине и лишиться достойного погребения... так, как случилось с тобой... Пусть же лежат в холмах, в сухой земле, а не в грязи!

– Значит, я погиб на чужбине, – задумчиво протянул Семен. – Но где? И кем я был? И что со мной произошло?

– То же, что чуть не случилось с нами. Ты был ваятелем и ушел за горизонты Ра в таком же плавании, какое совершаем мы сейчас. Великий Дом – жизнь, здоровье, сила! – повелел найти подходящее место для новых каменоломен, и ты отправился в страну Куш. Тебя и нескольких воинов и корабельщиков убили нехеси – да поразит их мощная Сохмет! – и ваши спутники – те, кто остался жив, – похоронили мертвых где-то поблизости, в скалах у третьего порога. Дикие нехеси из земли Иам убили вас, те самые, что чуть не разделались с нами прошлой ночью... Мы бы погибли, если б Осирис не прислал тебя, чтобы спасти сынов Та-Кем и отомстить обидчикам!