Забираю вас себе! - Тина Солнечная

Они смеются вместе. Сайра подсказывает. Таша комментирует. Они обсуждают технику, ритм, амплитуду, реакцию. Им весело. Им весело.

И в какой-то момент они обе стоят над телами моих мальчиков, оба кнута в воздухе, оба раз за разом ложатся на их спины. Дуэтом. Как будто это искусство. Как будто это игра.

А я — заперта. Слышу их стоны. Чувствую каждый удар. И не могу ни закрыть глаза, ни закричать. Только тонуть.

Часы текли, как в аду.

Сначала была паника. Дикая, клокочущая истерика, где-то внутри меня, в самой глубине, как цунами, зажатое в бутылке. Я не могла ни кричать, ни двигаться, ни уйти — только смотреть и чувствовать, как Таша смеётся, играет, учится. И как мои мальчики гнутся под её руками.

Они переместились в другую комнату. Та, где был каменный пол, цепи, кольца в стенах. Комната, которую я даже не сразу вспомнила.

Теперь издевательства стали другими.

Сложнее. Глубже.

Сайра что-то комментировала, подбадривала, рассказывала, как «правильно распределять давление», чтобы мышцы «играли», а не рвались. Таша слушала внимательно. Поглощала каждый совет. Улыбалась. И пробовала — снова и снова.

Я тонула.

И вдруг — взгляд.

Томрин.

Он лежал на боку, дышал тяжело, но смотрел прямо на неё. И в его взгляде не было страха. Было понимание. Внимательное, чёткое, обжигающее.

Он понял.

Он смотрел на Ташу, но видел меня. И я поняла — он узнал. Он почувствовал: это больше не я.

Он повернул голову к Кайрену. Тот стоял на коленях, руки в железных кольцах, лицо в крови, но кивнул. Тихо. Едва заметно.

Они оба поняли.

Что это больше не я. Что я потерялась. Что всё стало слишком плохо.

И вот тогда — в этой тишине между двумя мужскими взглядами — что-то во мне надломилось.

Ты должна вернуться.

Если не сейчас, если ещё чуть-чуть, если дать ей ещё чуть больше воли, ни один из них не выживет.

Для той Таши это будет просто очередная ночь. Очередной спектакль. Её игры.

Но я... я не смогу это пережить.

Я попыталась вспомнить, как получилось в прошлый раз. Вспомнить — что я почувствовала, что сделала, когда смогла вернуть контроль. Но теперь всё иначе. Она сильнее, чем тогда. Вкус власти, вкус боли — слишком сладок для неё, и я — слабее.

Я пытаюсь толкнуть себя вверх, разбить стену, вскрикнуть, рвануться к телу — но она не пускает.

А потом...

Дверь скрипит. В комнату входит Мариса. Юная. Нежная. Светлая. Живая.

Она замирает на пороге, глаза — шире некуда. Рот чуть приоткрыт, пальцы сжаты в кулаки. Её губы дрожат. Не знаю зачем именно она пришла, но то, что она увидела повергло ее в шок.

Сайра поднимает взгляд. — А это кто у нас?

Таша смотрит на Марису. Улыбается. Безумно. Хищно. — Новенькая игрушка, — произносит она сладко. — Только получила. Считаешь, стоит попробовать?

Сайра расцветает в улыбке: — Определённо. Подходи, малышка. Мы не кусаемся.

Они обе смеются. Мариса сжимается. Я кричу. Я бьюсь в этой темнице внутри.

Не смей. Не смей. Не тронь её.

Но мои губы уже сложились в команду:

— Подойди.

— А сколько тебе, малышка? — лениво спросила Сайра, растягивая слова, словно наслаждаясь их звучанием.

Мариса сжалась, но ответила, не отводя испуганного взгляда: — Восемнадцать.

Я почувствовала, как Томрина накрывает отчаяние. Оно отразилось в том, как он тяжело выдохнул, как его плечи чуть опустились, а взгляд потускнел.

Сайра же оживилась: — В самый раз. Она прищурилась и наклонилась ближе, глядя на девочку, как на новую игрушку на витрине: — А ты когда-нибудь совмещала удовольствие с болью?

Мариса мотнула головой, почти незаметно, как будто боялась, что само отрицание вызовет к ней интерес.

— Тогда тебе понравится, — пообещала Сайра, повернувшись к мужчинам. — Ну что, кто из вас хочет доставить девочке удовольствие?

Я онемела от ужаса. Кайрен и Томрин — тоже.

Воцарилась тишина, наполненная таким напряжением, что можно было слышать, как кто-то сглотнул.

И вдруг Кайрен поднял голову. Его голос был хриплым, но твёрдым: — Я.

Он смотрел на Марису. Не на нас. Не на Сайру. Только на неё. И в этом взгляде была защита. Он не хотел, чтобы Сайра заставила ее брата делать это. Он хотел взять это на себя.

Сайра хлопнула в ладоши: — Вот это я понимаю. Добровольцы — это хорошо.

Она подошла к Марисе, погладила её по плечу, будто готовя к какому-то важному ритуалу. — Ты просто оседлаешь его, детка, — шепнула она. — Пока ты будешь скакать на нём, мы будем ласкать тебя плетью. Удовольствие будет… незабываемым.

Таша улыбается. Я чувствую ее удовольствие и предвкушение от предстоящего развлечения.

— Отличная идея.

А я — внутри — ору. Нет! Нет! НЕТ! Я рвусь, бьюсь, раздираю собственную сущность на куски, пытаясь выбить Ташу из себя, вырвать себе тело, остановить этот кошмар.

Мариса дрожит. Она уже делает шаг вперёд. Кайрен опускается на пол так, чтобы Мариса могла залезть на него сверху.

Я не могу на это смотреть. Жмурюсь и вдруг — я чувствую прорыв.

Что-то внутри вспыхивает. Молнией. Пламенем. Яростью. Контроль возвращается резко, словно его и не отбирали никогда.

Мои губы — настоящие, мои — произносят вслух:

— Нет.

Все замирают.

— Я передумала.

Сайра хмурится: — Почему?

Я сглатываю, собираю остатки самообладания. — Я поняла, что не хочу тратить время на чужое удовольствие, — говорю с натянутой улыбкой. — У меня есть к тебе пара вопросов. Поможешь разобраться? Хочу сделать всё сама. Чтобы… мама не лезла.

Сайра оживляется. — О, да. Твоя мать — та ещё сука. Конечно, помогу. Что нужно сделать?

— Пойдём в кабинет, — говорю я и бросаю взгляд на остальных. Томрин, сидящий на полу, не отводит глаз. — Томрин, ты знаешь, что надо делать, — фыркаю с привычным ледяным тоном.

По его лицу проходит волна облегчения. Он понимает. Понимает, что я — вернулась.

Я провожу Сайру в кабинет. Закрываю за нами дверь. — Ну, рассказывай, как у тебя с новыми техниками по подчинению. У тебя ведь что-то было с мысленным якорем?

— Ох, это отдельная тема, — оживляется она, откидываясь в кресле. — Сложно, но работает. Главное — зафиксировать первую эмоцию. Боль, страх, восторг — неважно. Главное — момент. Потом можно вызывать это хоть по щелчку пальцев…

И она говорит. И говорит. А я слушаю. Поддакиваю. Задаю вопросы. Отвлекаю её столько, сколько могу.

Когда разговор начинает иссякать, я зову ужинать. Она соглашается — голодная, довольная