Игра в умолчания - Макс Мах

правде говоря, я с ними уже почти договорился, учитывая, что и армия у меня не чета их ополчениям. Но Тина Ферен или, вернее, принцесса Зои Верн ломает все соглашения. Торги начинаются заново, и игра приобретает характер случайного броска монеты. Никакой определенности, Александр, один лишь проклятый случай, не оставляющий места для настоящего искусства.

– Такое ощущение, что ты перепутал роли, – покачал головой Сандер Керст. – Это моя реплика.

– Точно, – легко согласился Евгений. – Я говорю не свои слова, а твои. Зачем? А затем, чтобы определиться в цене. Ты знаешь цену, знаю ее и я. Но я хотел бы определенности: в какой степени я могу доверять тебе в дальнейшем?

– В той же, в какой смогу доверять тебе я. Ты станешь императором…

– Но даже императорам нужны свои люди, я имею в виду преданные люди, ты понимаешь?

– Ты сомневаешься, что я буду служить тебе верой и правдой? Вознеси меня, Евгений, и моя преданность будет оплачена сполна, как и моя помощь.

– Что ж. – Евгений подошел к столу и тронул пальцами несколько пергаментных свитков с печатями, лежавших на столешнице. – Ты прав, кузен, на самом деле я мог ответить тебе еще вчера. Все нужные люди находятся здесь, в Лукке, как и все необходимые бумаги. По правде говоря, дело случая. Могло сложиться и по‑другому, но нам повезло, тебе и мне. Однако перед тем, как решиться на такой шаг, я хотел убедиться в серьезности твоих доводов.

– Убедился?

– Да.

– Расскажешь, как?

– Ну, полагаю, что тебе можно. Теперь, когда ты предложил мне свои услуги. Ведь я правильно тебя понял, ты собираешься стать кем‑то вроде доверенного советника при новом императоре?

– Я могу многое, чего не могут те, кто вырос в замках и дворцах, – поклонился Сандер.

– Верно, – улыбнулся герцог. – На это и расчет. Ты знаешь жизнь куда лучше большинства вельмож. Но вопрос доверия непростой вопрос.

– Тебе нужны страшные клятвы?

– Возможно. Однако взаимный интерес представляется мне важнее любых клятв.

– В этом есть резон, – согласился Сандер. – Но вернемся к вопросу о способах проверки.

– Шпионы, Александр. Всего лишь люди, любящие деньги, и никакой мистики. Вчера некто, кого никто не видел, но кого все‑таки кое‑кто слышал, имел приватный разговор с Матеусом Бёмом.

– Вот как… И о чем, с позволения вашей милости, шел разговор? – поинтересовался Сандер, лихорадочно пытаясь понять, кто бы это мог быть.

– О некоей Тине Ферен…

– Это был мужчина?

– Женщина в этой истории тоже есть, – кивнул Евгений. – Высокая, стройная, одетая на мужской манер и опоясанная мечом.

«Ада!»

– Она тоже была у Бёма?

– Нет, она посетила княгиню Дарию.

– Дай угадаю! – через силу улыбнулся Сандер. – Они тоже говорили о Тине Ферен?

– Да. Но я не ограничился этим и послал своих людей в твою гостиницу.

– Любопытно…

– Почему ты не сказал, что девушку сопровождает Гвидо ди Рёйтер?

– Кто? – опешил Сандер.

– Имперский граф ди Рёйтер, известный полководец, хотя он уже лет двадцать не брался за оружие, путешественник и алхимик. Еще про него говорят, что он чернокнижник. Но самое любопытное, что многие из тех немногих, кто его знал, утверждают, что он мертв. А он, оказывается, жив и спит с принцессой Зои. Почему ты мне об этом не рассказал?

– Я не знал, – честно признался потрясенный до глубины души Сандер.

– Многообещающее признание.

– Это правда.

– Возможно. Но ты умолчал и о том, что девушка умна и образованна.

– Ты не спрашивал, – возразил Сандер. – Тебя, Евгений, интересовала только ее задница.

– Ну, первым‑то добрался до ее зада Гвидо ди Рёйтер, и это тревожный сигнал, если знать его репутацию. Ты уверен, что не обманываешь меня? Ты в самом деле владеешь теми документами и сможешь доказать, что принцесса… не настоящая?

– Вы сомневаетесь, что у меня есть документы? – спросил тогда Сандер.

– Я опасаюсь, что они подлинные, – глухо ответил Евгений.

3

Виктор проснулся рано, но все‑таки опоздал: когда он спустился вниз, мальчишка‑половой как раз убирал со стола кружку Тины, а сама она успела скрыться в предрассветных сумерках. Он попробовал было догнать ее, выскочив вслед за девушкой в промозглую мглу, перемешанную с серым туманом и очажными дымами, но куда там! Как узнать, куда она пошла? Как обнаружить в лабиринте узких улиц и переулков, в которых дома сходились так близко, что немудрено было бы и застрять. Непонятно было и то, что погнало ее в путь в такую рань. Пробует ли она убежать и, если так, от кого бежит на этот раз? От него, Гвидо ди Рёйтера, ставшего для нее Виктором ди Креем, или от императорской короны, смысл и значение которой для Тины отнюдь не очевидны?

У него не было ответов на эти вопросы, как и на многие другие, но зато было ощущение, что он совершил чудовищную ошибку. Сначала он проявил слабость, дав волю чувствам. И добро бы, ошибся некто ди Крей, но нет! У него не нашлось даже этого оправдания, поскольку к тому моменту, как он впервые поцеловал Тину в губы, Виктор уже знал, кто он такой на самом деле и что с ним произошло. И тем не менее страсть в очередной раз оказалась сильнее разума, и нежность победила логику. И ведь это он еще не осмеливался признаться себе самому, что чувство, сводившее его с ума, это не просто страсть, а нечто более значительное, пусть даже Виктор и не осмеливался пока назвать его по имени.

«Любовь, – произнес он мысленно, сворачивая в очередной переулок. – Любовь…»

Но если так, то второй его ошибкой было отпустить Тину от себя. Что бы она ни говорила, какой бы настойчивой и властной ни была, он не имел права оставлять Тину одну. Такова привилегия любви – даже императрица не властна над долгом своего возлюбленного.