На доблесть и на славу - Владимир Павлович Бутенко

– Как разрешит хирург, так и увезу! – пообещал Яков, гладя руки жены. – Мне эта… музыка привычна. Три месяца в госпитале…

Дежурный врач, рассвирепевший, как бес, медсестра и сторож нагрянули в палату, не позволив Якову договорить. Досталось и ему, и Лидии!

Лошади, как предупреждал Кузьмич, у крыльца не оказалось. По всему, махнула обратной дорогой. Яков спустился на землю, ослабевший, потерянно одинокий. Он успел приметить, что окно палаты, где находилась Лидия, было напротив цветущего дерева. Он поковылял за угол, прокрался по дорожке к яблоне, источающей медвяную свежесть. С ней мешался аромат сирени, разросшейся вдоль больничной стены. Тут же кособочилась скамья. Яков устало присел. За окном, всего метрах в пяти, была его Лидия. И он, объятый радостью и тоской, остался до утра. Вспомнив, однако, что красноармейская книжка в кармане гимнастерки, Яков надумал воспользоваться случаем и отметиться в военкомате.

Уже под утро, озябнув, он очнулся, открыл глаза. И вздрогнул от близкого выщелка! Соловей ударил снова, – самозабвенно и дерзко, дивя руладой. «Признается в любви, – улыбнулся Яков и рывком поднялся. – И моя любимая здесь… Пой, дружище!»

Так и просидел до утреннего часа, когда проснулась станица и вновь пошла по своему распорядку больничная жизнь. Но, избегая стычек с медиками, Яков переменил планы и направился в военкомат. По улице полыхали сирени. Празднично белели дома. И в солнечной тишине послышались возгласы радости – эхом летя от двора ко двору. Яков настороженно прислушивался, не мог взять в толк.

Наконец, на улицы высыпали и бабы, и старухи, и казачята. Веселый гомон вскипал на школьном дворе. Две краснолицие, возбужденно улыбающиеся тетки, заметив красноармейца, бросились к нему. И не успел Яков опомниться, как повисли у него на шее!

– Ой, тетеньки, замучаете! Что стряслось? – уворачиваясь от поцелуев, спрашивал Яков.

А к ним бежали станичники от проулка, с приплясом, со слезами восторга.

– Победа, солдатик! Войне конец! Капитуляция! – жарко и оголтело кричала ему в лицо дородная казачка. – Левитан Победу объявил!

А дальше было уж совсем невообразимое! Якова подхватили на руки подоспевшие парни и долго качали. Несмотря на его отказы, угощали самогонкой и вином, водили с песнями по улицам. А на площади, возле братской могилы, какая-то светлоликая старушка в платочке, перекрестившись, – точно иконку! – поцеловала его солдатскую медаль…

6

Семнадцатого мая войскового старшину Шаганова отозвали из юнкерского училища, разместившегося в Амлахе, в штаб Стана. Соломахина нашел Павел чрезвычайно усталым и удрученным. Вначале генерал осведомился о боеготовности юнкеров, расспросил о дислокации казачьих подразделений в долине Пустерталь. А затем, сославшись на головную боль, предложил прогуляться по Лиенцу. От сопровождения адъютанта и охраны Михаил Карпович отказался, и – неспроста.

– Будете постоянно со мной в штабе, – приглушенно заговорил он, когда остались вдвоем на набережной Инзеля. – Дисциплина катастрофически падает. Еще хуже ведут себя кавказцы. Они буквально терроризируют Обердраубург и окрестные села. Грабят, разбойничают, насилуют. Клыч-Гирей, их командир, пытается навести порядок, но тщетно. Пошаливает и наша братия, забывая о том, что находимся в английской оккупационной зоне. Пока англичане снабжают нас продовольствием через «Красный Крест». Но долго это продолжаться, конечно, не может! Войне – конец. И что ждет Стан, известно только богу…

– Люди прибывают, поселение растет, – заметил Павел. – И постоянно путают два города: Линц, на севере Австрии, и этот, южный Лиенц. Корпус Паннвица тоже неподалеку?

– Да, вывел его из Словении и переехал со штабом в Мюллен. Он – немец, и его статус ясен – военнопленный. А вот наше положение весьма туманное! Не исключено, что всем Станом будем репатриированы.

– Даже эмигранты? Но мы ведь не имеем никакого отношения к подсоветским, – с недоумением проговорил Павел. – Впрочем, одной казачьей крови…

– Еще в начале мая, из Кетчаха, генерал Васильев ездил на переговоры к командиру бригады Мэссону, который заверил, что британское руководство не считает нас, казаков, военнопленными, но – добровольно передавшимися. То бишь нам отведена территория – от Обердраубурга до Лиенца – для свободного проживания, но с ограничением передвижения. На каждое разрешение – «но»! А в «но», как говорят французы, Париж может поместиться! Здесь штаб 8-го Аргильского батальона. В основном шотландцы. Майор Дэвис, прикрепленный к нашему штабу, весьма любезен. Утверждает, что казакам обеспечено покровительство не только правительства Великобритании, но и короля Георга Английского. Врет, очевидно!

– Казачий табор вдоль шоссе – на двадцать верст, – напомнил Павел, осмысливая сказанное генералом. – Неужели у англичан хватит бесчестья выдать Советам изможденных беженцев, стариков, детей? А как считает Доманов?

– Тимофей Иванович, к сожалению, стушевался! Раздосадован тем, что по инициативе кубанцев казаки XV корпуса собираются провести Большой круг и выбрать Походным атаманом Паннвица. По-моему, это – безумие! Речь идет о судьбе десятков тысяч людей, а невежды делят власть… Доманов тянется к англичанам, частенько посещает командира… – Соломахин не без мрачной иронии произнес. – 8-го Аргильского Сутерландского Шотландского батальона Мальколма.

– Быть может, это на пользу? – возразил Павел, останавливаясь и встречаясь взглядом с начальником штаба, постаревшим, осунувшимся за последние недели.

– Сомневаюсь. Мы должны держаться твердо, а не лебезить! По старости лет чудачит и Краснов. Состряпал обращение к командующему 8-й английской армией Александеру, своему знакомцу по Гражданской войне. Он воевал с большевиками, и даже орден получил от Юденича. Наш старик столь наивен, что полагается на помощь чужестранного генерала! Увы, англичане – союзники Сталина… Вон, полюбуйтесь на их флаг!

С моста через быстроводный Инзель, на который они ступили, открылось изящное здание эпохи барокко, вблизи католического собора Святого Антония. На балкончике второго этажа развевался стяг оккупантов, стояли английские танкетки и автомобили. К заведенному джипу подбежали солдаты, запрыгнули в открытый кузов с веселыми криками. Шофер лихо рванул с места, машина пронеслась мимо, обдав выхлопной гарью. На солдатах были рубашки цвета хаки и… клетчатые юбки!

– Что за маскарад? – не сдержал Павел насмешки. – Гомосексуалы, что ли? Чернокудрые, как евреи.

– Да, радуются жизни, – с неприязнью отозвался Соломахин и вздохнул. – Я хорошо знаю вас. И убежден, что со своим опытом и характером вы наведете порядок в нашей казачьей комендатуре. Она при штабе, как известно. Главная задача – патрулирование города, наряду с англичанами.

– Могу ли я взять жену с ребенком? Они с моими родными в лагере Пеггец.

– Устраивайтесь и забирайте. Здесь многие офицеры с семьями.

Расставшись с генералом, Павел получил в штабе предписание и на патрульном мотоцикле поехал в лагерь, чтобы предупредить Марьяну и повидаться с отцом. По дороге несколько раз встречались с