Девушка из цветочной лодки - Ларри Фейн

сыном вдоль побережья по песку, перемешанному с галькой. На настиле уже собрались плакальщики и монахи. By Сэк-йи стоял рядом с генералом Поу. На подходе к главному настилу Куок Поу-тай почтил меня соответствующим случаю траурным поклоном. Вот только человека, которого я хотела увидеть больше всех, здесь почему-то не оказалось. Прошел двадцать один день, но о Чёнг Поу-чяе не было никаких вестей. Он бы не осмелился пропускать такую важную церемонию, ведь это стало бы вопиющим неуважением ко мне. Но, что еще хуже, я чувствовала себя брошенной человеком, с которым делила Ченг Ята.

А дальше хлынула волна молящихся монахов и монахинь, бритых затылков и серых халатов. Раненая рука так зудела, что мне хотелось зубами сорвать с нее повязку, а спина грозилась рассыпаться на осколки. Все время, пока тянулась нескончаемая церемония, я старалась не показывать, как мне плохо, разрываясь между желанием почтить память мужа и раздражением от бесконечных повторений ритуалов. Вряд ли они каким-то образом могли повлиять на загробную жизнь Ченг Ята.

Наконец мне было позволено сдвинуться с места, и я возглавила шествие плакальщиков вокруг гроба — символического пустого ящика, поскольку само тело разделило участь почти всего экипажа и сгинуло в море. Потом снова начались коленопреклонения, жертвоприношения, благовония и новые молитвы. Я была на грани обморока и могла думать только о еде. Но прежде чем поесть самой, я должна была накормить рисом и напоить вином бумажную ростовую куклу, изображающую моего мужа. Вокруг нее расставили предназначенные для Ченг Ята блюда с курицей, фруктами и сластями, от вида которых в желудке у меня урчало. Если до завтрашнего дня яства останутся нетронутыми, это укажет, что дух моего мужа уже отбыл и благополучно устроился в новой загробной жизни.

Затем пришла очередь старшего сына, Йинг-сэка. Я вывела его вперед. Казалось, мальчик чувствует себя неловко возле пустого гроба, но он сохранил спокойствие, когда священник передал ему пустую чашу для питья. Я рассказала сыну об этом ритуале по дороге сюда на сампане, и он горел желанием исполнить свою роль.

— Налейте воды, — сказал он священнику. — Моему папе нужна вода.

Со стороны приглашенных плакальщиков послышался смех. Глаза Йинг-сэка тут же наполнились слезами, а я наклонилась и мягко напомнила ему:

— Не здесь. Папа воспользуется чашей, чтобы пить воду в мире духов.

Священник показал, что надо разбить чашу. Иинг-сэк оглянулся на меня, и я кивнула. Тогда мальчик поднял чашу высоко над головой и со всей силы швырнул ее на пол возле изголовья гроба, тут же отскочив, чтобы увернуться от осколков.

Впервые со дня шторма я почувствовала облегчение.

— Ты прекрасно справился, мой мальчик, — похвалила я, заключив сына в объятия. — Ты уже совсем большой. Твой отец гордится тобой. Теперь, пребывая рядом с богами, он никогда не испытает жажды.

Подождав еще немного для приличия, я извинилась и вернулась на корабль, где мы с детьми поели риса, а потом сыновья ушли с A-Пин. Несмотря на боль в спине и руке, я не могла позволить себе прилечь и отдохнуть: у меня было слишком много дел. Послав за казначеем, я переоделась в скромную черную куртку, привела в порядок лицо и волосы, и приготовилась ждать.

Казначей появился у дверей, удостоив меня лишь тенью поклона, от которого его щуплая косица едва качнулась на шее.

— Как я понимаю, Йинг-сэк всерьез видит себя главой клана Ченг, — произнес он.

— Мой первенец дал тебе подношение?

В ответ старый мошенник вытянул уголок конверта из внутреннего кармана.

— Удивлена, что у тебя не наполнены золотом все карманы доверху, — проворчала я.

— Как же дурно ты обо мне думаешь. Единственное, чем я наполнен, — это искреннее сочувствие твоей потере. Большая утрата для всех нас. Я горюю вместе с тобой.

— Принимаю твои соболезнования. — Я хотела подавить зевок, но передумала и решила его не прятать. — Вместе с твоей отставкой.

— Э-э… Не уверен, что расслышал правильно, — В твоих услугах больше нет необходимости.

Он заморгал, словно пытаясь избавиться от соринки в глазу.

— Ченг Ят-соу, при всем моем уважении, твой муж всегда высоко ценил мои…

— Моего мужа больше нет.

Интересно, он заметил, как дрожат у меня руки?

К сожалению, это действительно так, — согласился казначей. — Но я по-прежнему предан флоту Красного флага.

— Можешь распоряжаться своей преданностью по собственному усмотрению, равно как и всем своим имуществом. В этом флоте тебе больше места нет.

— По чьему распоряжению? Если у Ченг Ята уже есть преемник, мне об этом не докладывали.

— Надо же, а я считала тебя разумным человеком. До тех пор, пока не вынесут особое решение, распоряжаться здесь буду я.

Мы стояли друг напротив друга в разных концах каюты. Круглая голова казначея напоминала чайник, готовый закипеть. Выражение самодовольного безразличия не покидало его лица с самой первой нашей встречи. Для него я всегда была посторонней, самозванкой и выскочкой. Для меня же старый плут всегда был вороном среди орлов.

— При всем уважении, я отказываюсь воспринимать всерьез слова, брошенные горюющей вдовой. — И он повернулся ко мне спиной, чего никогда не посмел бы сделать по отношению к мужчине. Это было величайшее оскорбление. — Искренне сочувствую, госпожа, но сейчас я вынужден вернуться к работе. Надо подготовить отчетность для преемника командующего Ченга, кем бы он ни оказался.

Я подождала, пока он дойдет до двери, и сказала ему в спину:

— В этой гавани сейчас находится тысяча мужчин, каждый из которых готов по первому моему слову перерезать тебе горло и разделать твой труп на двадцать четыре части. Можешь похвастаться тем же?

Я швырнула ему конверт с монетами, который со звоном упал к его ногам, красноречиво передавая невысказанную мысль. Казначею уже вручили траурный конверт за Ченг Ята. А сейчас он получал плату за смерть его карьеры в Конфедерации.

— Прошу передать мне все записи, которые находятся в твоем распоряжении и до заката оставить это судно — нет, эту гавань.

Когда казначей вышел, я подняла с пола оставленный им конверт, не сомневаясь, что он подчинится моему требованию. Я воспользовалась собственной властью, а не той, которой наделяют жен или представителей капитанов. У меня было право командовать, основанное на моей несгибаемой воле.

После разговора с казначеем я наконец позволила себе лечь, и сердце мое впервые было свободно от холодных пальцев страха.

Мне требовалось подумать в тишине и покое, оставив за дверью постоянно звучавшее в соболезнованиях страшное имя: вдова Ченг. А еще мне требовалось лекарство: я по-прежнему боролась с желанием прогрызть повязку на руке, чтобы утолить мучительный