Черный гардемарин, судьба и время - Алла Валерьевна Репина

января 1910 года – в день высочайшего посещения корпуса нашим державным шефом, его императорским величеством Государем. Я, признаться, впал в оцепенение: сейчас я первый раз в жизни увижу Того, пред Которым преклоняются все народы необъятной России, Того, выше Которого, кроме Всевышнего – нет никого…

В коридоре послышались шаги, тихие голоса. В сопровождении директора корпуса вошел Николай. Он был в сюртуке нашего корпуса, с юбилейным нагрудным знаком. Лицо его выражало то особое благодушие, которое встречаешь только у очень добрых людей.

Государь обошел всех кадет; каждого расспросил об отце, о месте родины. Настал мой черед. Не помню, что я к этому времени успел скопировать (государь в работу не заглядывал). Он посмотрел на меня, на табличку над головой; мягко улыбнулся. Задал вопрос об отце, я ответил.

Далее государь изъявил желание сняться с находящимися на лечении в лазарете кадетами; фотографический снимок был сделан учителем рисования господином Развольским.

Надо ли говорить о том, что к вечеру того же дня почти весь лазарет выздоровел: всем нам не терпелось рассказать товарищам, как и о чем мы говорили с царем; а также узнать у них подробности посещения государем корпуса!

В ротах мы почти никого не застали: государь, довольный блестящим состоянием корпуса, повелел отправить кадет в отпуск на 3 дня. Дежурный воспитатель сообщил, что в прощальном приветствии корпусу в Сборном зале государь сказал, обращаясь к директору: «Через три недели ко мне в Царское».

Это означало, что 17 февраля, в день нашего корпусного праздника, для нас будет устроен смотр в Царском Селе.

Незабываемый день: парад нашего корпуса в высочайшем присутствии в Царском Селе 17-го февраля 1910 года. Я во второй раз увижу государя…

Накануне была основательная баня. Встали в пять утра. Бемоль придирчиво осмотрел всех перед чаем. После чая быстро оделись в парадную форму, построились в ротном зале. В семь часов уже стояли на улице: вынос знамени. Раздается команда: «Слушай – на – краул!», выносят знамя.

Строем идем на Царскосельский вокзал, не замечая метели и бьющего в лицо мелкого колючего снега. В поезде тридцать верст, отделяющие Петербург от Царского, пролетают незаметно. В Царском нас встречает оркестр стрелкового батальона. Бодро проходим длинный путь от вокзала, хоть он и труден по снегу – в гору.

Входим в манеж. В манеже гомон, запах пота: кадеты скинули шинели. Нам на скорую руку дают чай и бутерброды с котлетой. Нас торопят: уже приехал великий князь Константин Константинович, главный инспектор военных училищ. Построились; великий князь поздоровался с каждой ротой отдельно, поздравил нас с корпусным праздником. Раздается команда «Слушай – на – краул!»: в манеж входит государь, ведя за руку наследника цесаревича. Малютка наследник в форме кадета нашего корпуса.

Государь отдельно здоровается с музыкантами, поздравляет их с корпусным праздником; после произносит те же приветствия всем нам.

Выходят вперед певчие и начинается торжественный молебен. После молебна мы идем церемониальным маршем мимо государя. Выстраиваемся полуротными колоннами. Государь говорит нам, что он очень доволен нашим молодецким видом и блестящим состоянием корпуса и выражает надежду, что он и впредь будет видеть нас такими же. Следует громкое ура полной грудью.

Директор провозглашает здравицу, и, под восторженные крики кадет, государь отбывает из манежа, а мы, надев шинели внакидку, отправляемся в Большой Дворец на завтрак.

На завтраке с нами государь. Он обходит кадет, многим задает вопросы. Еще раз благодарит нас за блестящий смотр и молодецкую выправку.

Через час мы покидаем дворец и идем через дворцовый парк на вокзал. На крыльце дворца стоят государь, императрица, наследник и великие княжны. Мы идем мимо них и кричим во все глотки ура.

Барышни великие княжны смеются, каждая машет нам рукой…

По дороге к вокзалу слышим сзади окрик: «Вправо!».

Берем вправо – мимо несутся розвальни; в розвальнях наследник в русском тулупе, с бонной и казачком. Ура не смолкает. Розвальни скрылись из виду, а мы продолжаем и продолжаем кричать наш восторг полной грудью…

Тем же порядком возвращаемся в корпус. Строем по Петербургу идем с такими радостными физиономиями, что, верно, всякий прохожий догадывается: эти молодцеватые кадеты только что от царя.

Журнал «Кадетский досуг»

Спустя некоторое время наша троица (Гаврилов, Жондецкий 2-й и я) уверенной поступью входит в помещение «Кадетского досуга». Каждый принес рассказ для журнала и уже воображает свою литературную славу.

«Что, звери, – приветствует нас Колпинский, – принесли сочинения о том, как ходили в Боровичах с тетками за грибами?».

Мы переглядываемся…

«Ну, валяйте, звери, о чем ваши творения?» – Колпинский восседает за длинным столом, на котором разложены стопки листов.

«У меня о первом опыте отдавания чести, – говорит Гаврилов. – Когда я в первый раз в отпуск шел, посреди пути ветер фуражку сорвал. Фуражка в лужу покатилась, я за ней. Поймал, носовым платком от грязи оттер, но так в мокрой фуражке и отдавал честь первый раз. Смешно».

«А у меня о том, как на экскурсию в Александровский сад ходили. В снежки играли. Уточку в Неве видели. Было ее жаль», – это Жондецкий 2-й.

Колпинский вздыхает: «Вы, зверь, что скажете?» – вопрос ко мне.

«Я о первом лишении отпуска еще не успел, – отвечаю, – но принес фантастический рассказ о некоем воспитателе кадетского корпуса. Он сделал орнитоптер. После подъема орнитоптера с плаца корпуса этот летательный аппарат исчез из поля зрения публики. Думали, он разбился где-то за городом, а он попал из нашего времени на сто лет вперед, в 2010 год. И воспитатель увидел на берегах Невы небоскребы по примеру Нью-Йорка!».

Редактор Колпинский делает кислую физиономию:

«Звери, вы полагаете, это кому-то интересно?».

«Допустим», – уклончиво отвечает Гаврилов.

«А это?» – Колпинский выдергивает наугад листок из стопки бумаг и зачитывает с сарказмом:

«Называется «Перед аквариумом». Стих!

Рыбка, рыбка золотая,

Что так грустно ты стоишь?

Что все жабры ты сложила

И печально так глядишь?

Желаете слышать еще? Берем что попалось… «Ея глаза»! С посвящением «Моей Таточке». Тоже стих.

Твои глаза – они ведь могут

Свести с ума и погубить,

Но даже если так и будет –

Я буду все же их любить.

Бред. Детский лепет. Все вокруг жалуются на неаккуратность выхода «Кадетского досуга». А как, спрашивается, можно печатать журнал часто и делать его интересным, когда все пишут следующее: младший возраст – грибы, ловля рыбы и первый опыт отдавания чести; средний возраст – любовные стишки; старший возраст – о, эти сосны Финляндии, о, кедры Крыма, о, море, и ах, она,