Черный гардемарин, судьба и время - Алла Валерьевна Репина

Степан Коровкин деланно вздыхает и достает тетрадку из-за голенища сапога: на что записывать денежное пожертвование? На содержание хоругви-знамени или на сооружение киота с носилками для иконы преподобного Нила?

«Пиши в свою хоругвь!» – диктует отец.

«Пишу».

«Пиши два раза! По 50 копеек».

«По 50 копеек оба раза?».

«Оба».

«От кого указать?».

«От неизвестного лица».

«Оба раза?».

«Оба».

«Ну, я тогда к мадам Верзиной не иду?».

«Не ходи, она уже уехала».

Каждое лето завершается визитом Степана Коровкина.

Славные кравотынские персонажи – матросы, избороздившие немало морей, повидавшие немало стран и всюду мерившие иноземную жизнь своей деревенской меркой, с единым выводом: «Нет, это не то, что у нас на Селигере». За морем бабы не те, что на Селигере; избы не те, что на Селигере; куры не те, что на Селигере; язык не тот, что на Селигере… Неунывающие критики иных берегов!

Слухи и вести из Петрограда

В Халилу из карантина в Териоках прибыла новая партия семейных беженцев. Мест в санатории уже нет и Красный Крест снял им комнаты в избах крестьян. Харчатся в столовой санатории.

Среди них я встретил инженера П., знакомого мне по Петрограду. Жену его вначале не узнал: прежде была толстушка и хохотушка.

Оба говорят, Петроград живет исключительно слухами: из советских газет ничего не узнать, даже погоды; переписка с заграницей и получение иностранных газет Смольным по-прежнему запрещены. При скудости реальных известий в городе сплошное богатство воображения. Одну неделю питерцев охватывает слух, будто вот-вот войдут англичане. В другую неделю, напротив, «самые достоверные» слухи о подходе немцев. В третью сообщают, что белые уже на Пулковских высотах и Смольный готовится к эвакуации в Москву, а наш Северо-Западный край отпускают из Советской России вслед за Финляндией.

Хороший, даже самый нелепый, слух пройдет – публика ходит с просветленными физиономиями. Кто на советской службе – сидит и трясется от страха: опять же слухи, якобы правительством будущей Русской Северо-Западной республики составлены расстрельные списки; де, в списках даже артист Шаляпин.

Инженер полагает, пакостные слухи о кровожадности белых распускают сами большевики, чтоб еще более запугать петроградцев.

Говорят, в петроградской публике в целом смятение.

Жена инженера: «Никто ничего не понимает! Никто. Что делать? Ждать белых или устраиваться самостоятельно? Лично я никого не осуждаю; нет, никого!».

Дамы беженки травят друг дружке душу – тяготами петроградского быта: водопустные дни сократили до двух в неделю, мытье белья роскошь, химические чистки одежды закрыты; некоторые жильцы вовсе не топят ни единой комнаты в квартире: во дворах теперь щепки не найдешь, скамейки в парках и заборы окончательно разобраны на дрова; дошло до того, что ломают мебель и жгут старые книги. Повсюду в Петрограде нечистоты, в парадных запах отхожего места; публика панически боится повторения летней холеры 1918 года. Петроград – во всех смыслах угроза жизни, а Смольный в управлении городом ни на что не способен, кроме как на умножение своих штабов, контор, подотделов и совслужащих – в геометрической прогрессии…

Офицеры решили организовать концерт в пользу новоприбывших беженцев. Обсудив программу, сошлись на старинных песнопениях русского воинства, при том дав зарок более не вопить «Вещего Олега», от которого стонут уже и сами стены санатории.

Теперь за стеной репетируют:

Помню, как в корпус, в путь далекий,

мать провожала меня:

«Сын мой, учися, молись за царя», –

так повторяла голубка моя.

«Будь государю ты верным слугой,

Твердо за веру, за родину стой.

Смерть за отчизну завидная доля», –

Так говорил отец мой родной.

Кадетский марш. Само собой, нахлынули и следующие лирические воспоминания. Первый кадетский корпус и первый день в корпусе! 1909 год, 15-е число августа…

Часть II

Первый кадетский корпус

Рассадник великих людей

По нотам старинного кадетского марша – учись, молись, будь слугою Государю – и разыгрывалась в нашем семействе сцена провожания сынка Павленьки в корпус. С заменой одной подробности: путь до корпуса далеким не был. От нашего дома у Калинкина моста через Фонтанку – на Васильевский остров, на другой берег Невы на трамвае – всего около получаса.

Итак, 15 августа 1909 года. Раннее утро. Трамвай уже подъезжает к корпусу: дворцу Меншикова и тянущимся за ним низким зданиям Кадетской линии – неужели я отправляюсь сюда на долгие годы?

В Сборном зале Первого кадетского корпуса собираются новички – «зверье», или «молодые», как нас называют старые кадеты. Озираясь и хватаясь то за платье матери, то за руку отца, новички исподлобья смотрят друг на друга. По манерам новичков сразу можно различить их характеры: кто похрабрее, тот не жмется около провожатого, а смело шагает между публикою, которая все прибывает.

Здесь и генералы в полупарадных формах, с толстенькими и тоненькими сыновьями; здесь крикливые молодые поручики с братьями; наши бледные мамаши в аршинных шляпах, не сводящие глаз со своих ненаглядных сынишек. Изредка попадается высокий, как шест, гимназист с белым воротничком на шее – это поступающий в старший класс.

С лицами, искаженными от непреодолимого волнения, «звери» испуганно смотрят на каждого проходящего кадета, желая, чтобы кадет обратил на него свое внимание; но кадет спокойно проходит мимо и идет своей дорогой, а «молодые» рассматривают каждый предмет в зале, в котором, может быть, им придется провести все семь лет.

Но вот среди толпы появляются три офицера с большими, исписанными фамилиями, листами. Они расходятся по углам и начинают вызывать: «Иван Никитин», – раздается в одном углу. «Сергей Попов», – слышится в другом. «Георгий Гаврилов», – доносится из третьего.

Несмело, с трудом отрывая руку из рук родителей, отходят вызываемые в круг. Наконец чтение окончено и новичков строят в ряды, но ряды неправильны и неравномерны: то тут, то там видно толстенькое брюшко новичка.

«Молодых уже строят», – слышно со стороны двух кадет, проходящих по залу.

Теперь отворяются двери из рот и правильные колонны кадет входят в зал.

Между тем офицеры, принимающие новичков, объясняют им, что когда войдет генерал и поздоровается, следует отвечать: «Здравия желаем, ваше превосходительство».

Корпус выстроился. Испуганно, с круглыми от волнения глазами, смотрят «молодые» на гордо стоящих кадет. Папеньки, маменьки, сестры и братья новичков также смотрят на красиво выстроенных колоннами молодцов, на левом фланге которых стоят полуразбитые взводы новичков.

Наконец раздается команда и старый, седой, но еще бодрый старик-директор входит в зал. Новички, как загнанные зверьки, смотрят на директора. Улыбаясь, он обходит строй и здоровается поротно.

«Здравия желаю, ваше-ство», –