Повседневная жизнь Дюма и его героев - Элина Драйтова

Животное явно намеревалось вернуться и нанести новый удар противнику, но в течение нескольких секунд кожа гетры и металл застежки, зацепившиеся за клык кабана, выдерживая яростные сотрясения, не давали ему освободиться. И этих нескольких секунд хватило, чтобы подготовить этой сцене совсем другую развязку, отличную от представлявшейся уже неизбежной.

Фигаро, очевидно, не желавший отставать в великодушии от своего патрона… запрыгнул на холку кабана и яростно вцепился в его ухо. Вдруг в двадцати шагах от полянки в зарослях послышался голос Мадлена, который кричал, задыхаясь, прерывающимся голосом:

— Не двигайся, Пелюш! Во имя твоей дочери заклинаю, не двигайся!

Но Пелюш вовсе и не думал двигаться: он был без сознания.

Мадлен долго целился и наконец выстрелил. Однако волнение сделало его руку менее твердой, пуля, пролетев немного ниже, лишь раздробила кабану лопатку. Животное, одним прыжком отделавшись от Фигаро, с яростью бросилось на нового противника. Но Мадлену на этот раз приходилось опасаться и дрожать лишь за себя, а потому он не дрожал вовсе. Спокойно, и даже не сходя с места, он послал вторую пулю прямо в морду твари. Она вошла в глаз, и смерть была почти мгновенной; кабан упал на колени, пошатался и завалился на бок, чтобы больше никогда не встать» (Там же).

Все хорошо, что хорошо кончается. И Пелюш, оставшись цел, все-таки получил хороший урок. Но думаете, это излечило его от самодовольства? Нет, этот недуг так легко не проходит. Едва придя в себя, Пелюш счел себя героем дня и, увидев кабанью тушу, воскликнул: «Я знал, что уложил его наповал! Какой экземпляр, господа, какой великолепный экземпляр! Безусловно, я не стану есть его голову, я велю набить ее соломой».

Самодовольному Пелюшу сильно повезло: его друг Мадлен, не желая допускать повторения ситуации, ни на минуту не отходил от горе-охотника, стрелял одновременно с ним, и стоит ли удивляться тому, что Пелюшу стало казаться, будто он стреляет без промаха…

Охота, тем более опасная охота на кабана, отлично выявляет характер ее участников. Вспомним еще одну охоту — королевскую. У королевской охоты есть одна особенность: она не может не быть связана с политикой, тем более если в ходе травли создается драматическая ситуация. Ведь несчастный случай может устранить соперника, может даже полностью изменить положение в стране, если, скажем, несчастный случай произойдет с самим королем. Мы уже знаем, как различные части тела — ухо, глаз, плечо, нос, рот — лишали Францию королей. А вот Карла IX чуть было не подвела нога. Дело было так. Карл охотился со своей свитой в Бонди. Подняли кабана.

«Наступил самый увлекательный момент охоты. Зверь, видимо, решил оказать отчаянное сопротивление. Гончие, разгоряченные трехчасовой гоньбой, подстрекаемые криком и руганью короля, с остервенением накинулись на зверя.

Охотники расположились широким кругом — король впереди всех, за ним герцог Алансонский, вооруженный аркебузой, и Генрих с простым охотничьим ножом. (…)

Кабан, защищаясь, делал чудеса. Штук сорок гончих с визгом нахлынули на него разом, точно накрыв его пестрым ковром, и норовили вцепиться в морщинистую шкуру, покрытую ставшей дыбом щетиной, но зверь каждым ударом своего клыка подбрасывал на десять футов вверх какую-нибудь собаку, которая падала с распоротым животом и, волоча за собой внутренности, снова бросалась в свалку. В это время Карл, всклокоченный, с горящими глазами, пригнувшись к шее лошади, яростно трубил «на драку».

Не прошло и десяти минут, как двадцать собак выбыли из строя.

— Догов! — крикнул король. — Догов!

Выжлятник спустил двух молосских догов, которые ринулись в свалку; расталкивая и опрокидывая все, одетые в кольчуги, они мгновенно проложили себе путь, и каждый впился в кабанье ухо. Кабан, почувствовав на себе догов, щелкнул клыками от ярости и боли. (…)

Королю подали охотничью рогатину со стальным закаленным пером. (…) Взяв рогатину наперевес, он кинулся на кабана, которого два дога держали с такой силой, что он не мог избежать удара. Но, увидав блестящее перо рогатины, зверь отклонился в сторону, и рогатина попала ему не в грудь, а скользнула по лопатке, ударила в камень, к которому прислонился задом зверь, и затупилась. (…)

Король осадил лошадь, как делают ездоки перед прыжком, и отшвырнул уже негодную рогатину. Один охотник хотел подать ему другую, но в это самое мгновение кабан…, опустив голову и щелкая клыками, отвратительный и страшный, налетел на лошадь короля. Карл IX был опытный охотник и предвидел возможность нападения: он поднял лошадь на дыбы, но не рассчитал силы и слишком туго натянул поводья; лошадь от чересчур затянутых удил, а может быть, и от испуга, запрокинулась назад. У всех зрителей вырвался крик ужаса; лошадь упала и придавила королю ногу. (…) Король бросил поводья, левой рукой ухватился за седло, а правой старался вытащить охотничий нож; но, к несчастью, ножны зажало телом короля, и нож не вынимался.

— Кабан! Кабан! — кричал король. — Ко мне, Франсуа! На помощь!

Между тем лошадь, предоставленная самой себе, словно поняв грозившую ее хозяину опасность, напрягла все мускулы и уже поднялась на три ноги, но в ту же минуту Генрих Наваррский увидал, как герцог Франсуа, услыхав призыв своего брата, страшно побледнел, приложил аркебузу к плечу и выстрелил. Пуля ударила не в кабана, а раздробила колено королевской лошади, и она ткнулась мордой в землю. Кабан бросился на короля и одним ударом клыка распорол ему сапог.

— О-о! — прошептал побелевшими губами герцог Алансонский. — Кажется, королем Франции будет герцог Анжуйский, а королем Польши — я.

В самом деле, кабан уже добрался до самой ляжки Карла! Как вдруг король почувствовал, что кто-то приподнял ему руку, затем перед его глазами сверкнул клинок и весь вонзился под лопатку зверю; в то же время чья-то одетая в железную перчатку рука оттолкнула кабанье рыло, уже проникшее под платье короля.

Карл, успевший высвободить ногу, пока поднималась его лошадь, с трудом встал и, увидев на себе струившуюся кровь, побледнел как смерть.

— Сир! — сказал Генрих Наваррский, все еще стоя на коленях и придерживая кабана, раненного в сердце. — Это пустяки! Ваше величество не ранены — я отвел клык.

Затем он встал, оставив нож в туше зверя, и кабан упал, истекая кровью, хлынувшей не из раны, а из горла» («Королева Марго». Ч. IV, II).

В этой короткой сцене читателю становятся понятны не только характеры действующих лиц, но и их политические интересы. Окончательно же все проясняется после комментария, который Дюма дает в следующей главе. Оказывается, спасение короля предотвратило смену государей в трех королевствах. В случае его смерти сбылось бы предсказание герцога Алансонского, столь неудачно выстрелившего в кабана. Новый французский король, Генрих III, постарался бы отдать наваррскую корону принцу Конде, ведь отношения с Генрихом Наваррским у него явно не складывались. Карл IX был единственным, с кем находящийся в Париже в почетном плену Генрих Наваррский мог надеяться как-то поладить. Так что его гуманный поступок был продиктован в первую очередь стремлением к собственной безопасности, и он, можно сказать, убил одним ударом нескольких зверей, куда более опасных, чем кабан.