Идущие - Абай Тынибеков

Главный шаман лежал в постели, тепло укрытый. Возле его изголовья сидел куньбек Янгуй. Хаан-бек остановился в двух шагах от ног главного шамана. Куньбек Янгуй взглянул на него. Хаан-бек приложил руку к груди и склонил голову. Куньбек Янгуй кивнул и показал глазами на место возле себя. Хаан-бек тихо подошёл и осторожно опустился на шкуру, вглядываясь в лицо главного шамана. Тот лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал. Хаан-бек вопросительно посмотрел на куньбека Янгуя. Тот покачал головой, давая понять, что всё очень плохо. Они долго сидели молча, как вдруг главный шаман открыл глаза, с трудом слегка повернул голову к куньбеку Янгую и прошептал:

– Правитель, ты здесь.

Куньбек Янгуй тут же подался к нему, склонился и тихо произнёс:

– Да, мой мудрец, это я. Я здесь.

– Покидаю я тебя, правитель, – едва шевеля бледными губами, прошептал главный шаман.

– Что ты, мой мудрец, ещё не время. Ты поправишься, – куньбек Янгуй попытался его успокоить.

– Нет, правитель, я знаю, – прошептал главный шаман и уставился бесцветными глазами в потолок.

– Что ты хочешь, мой мудрец? Скажи мне, – вглядываясь ему в глаза, спросил куньбек Янгуй.

– Уже ничего… мой правитель, – стал шептать главный шаман. – Когда-то… я хотел… иметь семью… детей… сына… вот и всё…

Куньбек Янгуй повернул голову к Хаан-беку, внимательно посмотрел, о чём-то ненадолго задумался, затем вновь повернулся к главному шаману и сказал:

– Мой мудрец, ты слышишь меня?

– Да, – прошептал главный шаман. Его голос сильно ослаб.

– Мой мудрец, у тебя есть сын, – тихо произнёс куньбек Янгуй и замолчал.

Шаман посмотрел на него, и в его глазах появилось едва заметное удивление.

– Да, мой мудрец, у тебя есть сын. Твой единокровный сын. Твоей мечте суждено было сбыться. Прости меня, мой мудрец, он был рождён твоей избранницей от тебя. Она умерла во время родов. Я не сказал тебе всей правды. Теперь ты знаешь всё. У меня больше нет от тебя никаких тайн, – куньбек Янгуй старался говорить очень внятно, боясь, что главный шаман может чего-то не услышать или не понять.

– Где он? – пытаясь поднять голову, спросил главный шаман, в его глазах мелькнула прежняя сила, но тут же стала угасать, и он обессиленно опустил голову на подушку.

– Вот он, – куньбек Янгуй повернул голову к Хаан-беку, взял его за руку и потянул к главному шаману.

Хаан-бек ничего не понимал, но приблизился к главному шаману. Тот посмотрел на него и вопрошающе прошептал:

– Хаан-бек?

– Да, мой мудрец, твой сын Хаан-бек. Верь мне. Теперь я сказал тебе всю правду, – куньбек Янгуй смотрел в глаза главному шаману.

– Хаан-бек… мой сын… – учащённо дыша, прошептал главный шаман. – Хвала… Небесам… – Главный шаман закрыл глаза, тихо выдохнул слабой грудью и перестал дышать. Он умер.

«Прости меня, мой мудрец. Я так и не сумел свыкнуться с мыслью о том, что ты будешь принадлежать ещё кому-то, кроме меня, даже твоему родному сыну», – глядя на покинувшего этот мир старого друга, с искренним сожалением подумал куньбек Янгуй.

* * *

Двенадцать шаманов, исполняя последнюю волю главного шамана, предали его тело земле втайне ото всех людей и в месте, о котором никто не знал. Траур по усопшему длился три дня на всей земле усуней. На седьмой день со дня кончины старца оставшиеся избрали нового главного шамана, наиболее достойного среди них. Теперь их стало на одного меньше.

* * *

Семь дней, прошедших со дня похорон главного шамана, Хаан-бек провёл в уединении в своём жилище. Несколько раз заходили шаманы с вестью, что куньбек Янгуй желает его видеть у себя, но он молча смотрел на них, и они удалялись, сообщая своим собратьям, прибывшим из главного поселения шаманов, куда и посылал правитель своих гонцов, о его недомогании. Они не знали об истинных причинах поведения Хаан-бека и принимали его как великую скорбь по старцу.

Хаан-бек ничего не ел, лишь изредка утолял жажду водой. Чувствовал он себя прескверно. Хотя ничего в его теле не болело, но боль была где-то внутри, и она была саднящей и ноющей и пока не отпускала его.

«Может быть, всё-таки правитель решил сделать приятное главному шаману в последние мгновения жизни, сказав о том, что я его сын, а на самом деле это неправда, просто он пытался напоследок утешить старца? Я сирота, и особого греха в этих словах правителя вроде как нет. Просто правитель подумал, что так умирающий с лёгкой душой покинет этот мир. Ведь в последних предсмертных словах главный шаман сказал о мечте иметь детей, иметь сына… Вот и решил правитель назвать меня его сыном, понимая его состояние, – в который раз за эти дни думал Хаан-бек. – Иначе, если это всё правда, почему он не сообщил старцу об этом раньше? Что могло мешать этому? Разве могут быть какие-то препятствия для этого? Как можно было не сказать об этом раньше, а сообщить в самый последний миг его жизни? Прожить с ним бок о бок столько лет, пользуясь его удивительными способностями, считая его своим другом, и при этом держать в тайне наличие у него сына, это разве по-человечески? Разве так поступают по отношению к другому человеку, которого уважают и чтут? Нет, так не поступают. Так нельзя поступать никогда, иначе это не уважение и не почитание, а унижение и издевательство!.. В который уже раз думаю над этим, а понять всё равно ничего не могу… Может быть, правитель и вызывает меня к себе все эти дни, чтобы объяснить всё? Может быть. Я могу допустить, что всё-таки всё это правда, и я сын главного шамана, и у правителя были какие-то причины на то, чтобы не говорить старцу об этом, но тогда почему он не сказал мне? Он мог не объяснять причин и запретить говорить об этом с главным шаманом. Мог, но не стал даже так поступать! Ни мне, ни ему он ничего об этом никогда не говорил и только при смерти главного шамана был вынужден открыть нам эту тайну. Что скрывается за ней? Видимо, что-то очень важное, коль правитель так долго хранил её в себе. Хоть я не уверен в том, что он раскроет её мне, но всё же на рассвете отправлюсь к нему на встречу. Послушаю, что он скажет».

* * *

Начальник личной охраны куньбека Янгуя сотник Риза почтительно встретил Хаан-бека перед главной трёхглавой юртой, сбежав по ступенькам