Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев

с белорыбицей, грибами в сметане и кашею сарацинского пшена[250]. Выпив напоследок кружку медового кваса, усталый с дороги молодой боярин расположился на лавке, вытянув гудящие от напряжения многочасовой скачки ноги. Забросив за голову руку, смотрел он в сводчатый оштукатуренный потолок. Мысли летели какой-то бешеной чередой, не успев отложиться, словно бы наскакивали одна на другую. Каша царила в голове.

Он слушал надоедливый прерывающийся слезами голос Звонимиры.

– Ночи не спала, молилась о тебе! Всё ждала весточки! Слёзы все выплакала! – причитала жена.

«Что-то непохоже, чтоб выплакала! – со злостью подумал Кормилитич. – Уж замолкла бы, что ли?!»

Звонимира, будто чуя его недовольство, заговорила об ином:

– Князь, верно, простил уж тебя. Яволод сказывал, вопрошал о тебе не един раз. Да, ещё новость. Намедни княжна Болеслава с подружкою своей приходила, Радмилою. Намекнула невзначай: Ярополку-то вашему пора, мол, и семьёй обзаводиться. Поглядела я на Радмилу – справная девка. Бают, шустрая, проворая! И не бедна. Отец ейный в Чернигове в думе княжой восседает. Оженить бы нашего Ярополка.

– То пусть сам Ярополк решает, – отмахнулся от жены Володислав.

– Ну дак ты ить брат старшой. Мог бы и совет дать. Али, как в прошлый раз, хощешь? Чуть всю жизнь парню не поломали, на Пелагее сей полоротой оженить его вздумали?! Олухи вы с Яволодом, одно слово! – не унималась Звонимира.

– Ладно, поговорю с ним, – согласился нехотя Кормилитич.

Он смотрел на обрамлённое цветастым платом вытянутое лицо жены с небольшим прямым носом и узенькой полоской тонких уст. Уже примерила Звонимира привезённые им из стольного серьги. Она ахала от восхищения, получая в дар купленную там же на торгу паволоку, обрадовалась, что привёл Володислав из похода знатного пленника. С утра ещё снаряжён был в степь человек за выкупом. Значит, будет что отдать сей ненасытной Болеславе. Не наложит она хищную лапу на Володиславово сельцо. Думала Звонимира, может, еже оженить Ярополка на подружке её, Радмиле, так смягчится княжна, отступится от них? И надо ж было мужу её так нелепо попасться! На что сдался ему сей непутёвый Владимир?

…Выкуп прислать не замедлили. Щедро расплатились с Володиславом родичи пленника-бея. Были в обозе и мониста дорогие, и гривны, и ткани парчовые, и сукна, и несколько платов драгоценной бухарской зендяни. Всё это добро прямо на телеге повёз Володислав на княж двор.

…Давно он тут не был, не хаживал по прохладным переходам, не сиживал на гульбищах, не посещал просторные горницы со столпами. Ничего здесь, кажется, не изменилось, по-прежнему размеренно текла жизнь. Где-то вдалеке шумели сечи, пожары, летели всадники на бешеных конях, а здесь всё – чинно, спокойно. Дума боярская, послы, грамоты, книги.

Оставив подводу посреди двора, поднялся Кормилитич на крутое крыльцо, велел передать княжне Болеславе, кто он и с чем прибыл. Вскоре явилась челядинка и сказала, что госпожа ждёт его у себя в покое.

Труден был для Володислава путь по винтовым лестницам и тёмным переходам. Чувствовал он, как бешено колотится в груди его сердце. А ну как прогонит его княжна? Примет положенное по уговору и скажет ступать прочь! Что тогда? Пожалел Кормилитич, что так и не нашёл время побеседовать с Ярополком о боярышне Радмиле. Так бы хоть повод был для толковни.

Всё такая же строгая, с остреньким лицом и пушком над губою, Болеслава встретила его посреди широкой палаты с забранными слюдой высокими окнами. Доселе здесь Володислав ни разу не был и стал беспокойно озираться. За высоким голубым пологом виднелась широкая постель, возле окна стоял кивот с иконами и лампадою, на полу в чаше курился фимиам. Рядом со столом, за которым расположилась княжна, на стене красовался вышитый на холсте собор Успения.

«Сказывали ить, мастерица она, рукодельница», – успел подумать немного смущённый Кормилитич.

Сама княжна была не в дорогой закрытой одежде, а в лёгком халатике алого серского шёлка, ноги её обуты были в матерчатые домашние тапочки на босу ногу, распущенные густые волосы перехватывал золотой обруч.

– Что, трофеи воинские привёз, боярин? Выкуп дали тебе за пленных? – спросила она. – То добре.

Повелительным жестом она велела челядинке выйти.

– Ты садись, – указала Болеслава на лавку. – Расскажешь мне всё по порядку. Вот с той поры, как мы с тобою расстались тогда, на дороге. Про сечу, про то, как одолели вы ворогов, как полон ты взял.

Володислав, сперва волнуясь, но затем заставив себя успокоиться, подробно изложил все события похода. Княжна слушала со вниманием, не перебив его ни разу. Тонкими пальчиками перебирала она монисто, которое Кормилитич захватил с собой из обоза.

Когда наконец закончил он свой рассказ, подняла она голову, вздохнула, слабая улыбка скользнула по её алым устам.

– Вот лежит к тебе душа, добр молодец, – неожиданно откровенно призналась она. – Ведаю про все плутни твои, слыхала о матери и отца твоего кознодействах, но… поделать не могу ничего. Пото и на дорогу тогда поехала, не спросясь никого, пото и ныне тя тут принимаю.

– А я тебя, как впервой углядел, так с той поры позабыть не могу, – сорвалось с уст Кормилитича. – Еже что и творил, то токмо из-за тебя, голубица.

– Вот видишь. – Болеслава встала, отдёрнула занавесь перед постелью. – Наше то ложе будет… Да, наше, – повторила она решительно. – И ничьё более. Владимира николи до себя тут не допускала. На что он мне, пьянь подзаборная? Ты мне нужен, ты, Кормилитич! Робёнка хочу я, сыночка. Чтоб наследовал он стол галицкий. Но не могу я в открытую тут с тобою! Надобно, чтоб Владимир… здесь, в Галиче был… отдамся ему пару раз по пьяни, чтоб думал – от его дети… А рожать я от тебя токмо буду… Грех? Да, грех! Но не больший ли грех от таких, как Владимир, уродцев на свет божий рожать?! Куда их потом?!

Она внезапно расплакалась, закрыв руками лицо. Володислав подскочил к ней, обнял, прижал к груди, стал страстно целовать – в щёки, в уста, в нос, зарылся лицом в каскад шелковистых волос.

Болеслава быстро пришла в себя, кулачками упёрлась ему в грудь, отодвинула от себя. Промолвила с мягкой улыбкой:

– Не сейчас, боярин. Сперва надо Владимира в Галич воротить. Чтоб простил его князь Ярослав. А се содеять непросто. Дай срок обдумать, что да как. Ведаешь, где ныне Владимир обретается?

– Нет, светлая княжна.

– Ну дак послушай топерича, что я тебе расскажу. Сперва сунулся князёк наш… – Болеслава презрительно наморщила остренький носик и фыркнула от неудовольствия. – Во Владимир-на-Волыни, к Роману Мстиславичу. А Роман и матушка еговая, княгиня Агнесса – давние друзья