Лист лавровый в пищу не употребляется… - Галина Калинкина

обнял. Двое на палке внесли кипящий котелок во флигель. Через фортки потянуло крепким мясным бульоном. Липа аж зажмурилась и слюну сглотнула.

– Давайте есть, что ли? – обернулась, а в кухне одна.

Виту нашла на другой половине дома. Та укрылась в библиотеке, листая толстую книжку под свечой и не включая днём электричества. Лавра нигде не видно. Вот тебе и именины.

– Иди ешь, что ли?

– Не хочется.

– Не хочется ей. Сюда тебе принесу. А Лавру в кабинет снести?

– Нету его. Ушёл.

– Не евши? Испужался смотреть?

– Тут другое. Мирра назло старается. А Лавру обидно, как брат подчиняется, как пренебрегает всем их семейным, прежде дорогим.

– И правильно, что ушёл. Тама в аккурат перед нашими окнами целуются. Вроде взаправду, а выходит, как понарошку. Бросит Миррка сваво жениха. Ты упредить-то Лавра успела?

– Заговаривала, но не вышло. Столько всего произошло последние дни.

– Вита, как же они, в церкви запишутся или нет?

– Властью церковный брак отменён, Липочка. Теперь гражданский брак признаётся.

– Без попа? Без венчания? Без платья белого? Без величаний?

– У них в насмешку. Не понимаю, ведь не любит она его.

– Кого?

– Дара.

– Факт, не любит.

– А у тебя, Липа, будет с попом, с венцом над головою, с величанием и в платье белом. Ты красивая в невестах будешь. И жених красивый.

– А ты в подружки пойдёшь?

– А позовёшь?

– Позову.

– Тогда непременно.

– А Лавр дружкой жениху будет?

– Непременно.

– Вот тогда настоящая свадьба и заделается. А тута что за ярманка? Ну, сиди, читалка. Принесу оладьи да киселю. И как мы его голодным-то упустили, именинника. Исхудал, что твой журавель.

Мирру в кресле перетащили с крыльца к столу во дворе.

Несли, раскачивая, словно падишаха под балдахином на слоне, видала такую картинку в книжке у Любки Гравве. Нашлась дочка часовщика, да не на швейной фабрике. Оказалось, по-тихому забрала документы в кадровом секторе, перешла в портновскую артель имени Первого мая и знаться более не желает. Причин Мирра не дозналась и плюнула.

Кресло поставили в торце стола, на другом торце восседал гармонист. Дар устроился на подлокотнике и сверху вниз смотрел на новоиспечённую супругу свою. Счастлив был, Тоня быстро на брак согласилась, даже как-то подвела его к тому, а он ухватился. Ревновал её шибко к брату-молочнику, потом к рыжему сапожнику, к швецам из сознательных, вечно ошивающихся рядом. Родители – Хрящёвы-старшие – познакомились с ним кисло, не тот фураж для их лошадки: деревенский и без должности. И шут с ними, тут свадьба нового порядку, благословения не требуется.

Тонька и сама не сильно родительским афронтом уязвилась; насупились друг на друга да и только. Зато брательник невесты возрадовался, загулял спозаранку. Федька обнимал Дара, орал на ухо «разделил свои права на два, заботы помножь на столько же» и ржал, довольный. Ещё Федька обрадовался нежданному приходу Шмидта. Аркашка теперь сидел на скамье возле гармониста и с того конца стола хмуро взглядывал на молодожёнов. Жаловался Хрящу, что ни один шибздик за месяц отсидки не навестил его в каталажке рядом с бывшими «Титами», ни один передачки не снёс. По столу переходили бутылки с самогоном и столовым вином, тарелки с закуской. Аркашка жадно глотал «полевую кашу» с варёной требухою и салом.

День выдался на удивленье.

Солнце шпарило в тужурки и бушлаты, обжигало белые лица, как выглянувшие из-под талого снега первоцветы. Быстро запьянели, громко тосты выдвигали и за Ильича, и за Красную Армию, и за ВЦСПС, потом за брачующихся. Мирра веселилась и самогон пила наравне с женихом, оглядывая застолье, хохочущих, зардевшихся, ряженых, поющих, гогочущих гостей. Не скучная свадьба, а всё же не такая снилась. Не хватало Любки рядом, а главное и решающее – жених не тот. С Аркашкой глупо вышло: заявился прямо в день свадьбы. Забыла она о нём, напрочь забыла. Дел на фабрике невпроворот. Профсоюзное движение растёт, наращивается. Руководство требует увеличить процент вовлечения. А Ильич назвал профсоюзных лидеров «приводными ремнями», важным фактором строительства коммунизма. До сапожников ли тут? Хотя, конечно, целуется Аркашка умелее Дарки и мускулистей телом будет; Лахтин больно хлипкий, жидковатый. А менять своё фамилие Хрящёва на Лахтину она не собирается, что за пережитки, пусть и не пристаёт «жаних». Пусть обижается, плевать-переехать. Всё стало проще и свободней, всё и делалось, чтоб стало проще и свободней. Вот как народ широко раззуделся на гулянке. Пусть те, бывшие, из-за занавесок завидуют.

– Эй, вы, черти некрещёные, кричите «горько»! Чего замолчали? – Мирра поднялась из кресла, сама обняла Дара за шею и долго целовала, не отрываясь. – Айда плясать!

Гармонист на хромке растянул меха, выдал наигрыш и головы повёрнутые на целующихся обратились на звук мажорный, призывный. Мирра оторвалась от суженого, закружилась. Всё уставились на невесту, скинувшую кожаный плащ. Та, хоть и коротка ростом и тяжела в кости, а танцевала легко. И в танце что-то зазывное читалось, пыл и желание. Вихляния выдавали темперамент и пылкость. На середку двора, поддержать, выскочила девка в косынке, руки в боки поставила и, мутно глядя гармонисту в кадык, загорланила.

Не гляди-ка, глаз степной.

Завернусь рогожею

Постелю-ка за стеной.

Будет так надёжнее.

Мирра отошла. Сбоку к красной косынке подскочила бритая и своё заголосила, задвинув локтем подругу и встав перед гармонистом.

Завертелася земля

Ленина родила

Прежде кем бы я была?

Нынче заводила

Пьяно улыбаясь и, не сбавляя темпа, им обеим ответил гармонист. Голос у того оказался низкий, внушительный.

Пролетарий, пролетарий,

Берегися от аварий

Выпадет авария

Не женят пролетария

Девки плясали в снежной каше, брызгались под юбки, голосили, соревнуясь друг с другом. И ряженые мужики вышли в круг. Снова одна из певуний затянула.

А я девка боявая,

Я девчонка смелыя.

С кем любилась забываю

С красными аль с белыми

На неё от стола зашикали: дура, дура, чё несёшь. И тут же подруга очередь перехватила, выйдя на первый план, почти у ног гармониста.

Несознательна родня

Мне грозит опалою

Так какого же рожна

я горбатиться должна

Та, что оплошала, быстро поправилась и перекричала подругу.

Полюбила я солдата

Да без всякого мандату

Покажи-ка мне, солдат

Свой внушительный мандат

В три с четвертью часа пополудни солнце погасло, бегло закатилось за крыши, как и не вставало. Небо заволокло тучами, пространство двора – сумерками. На мороз потянуло, и сразу восторжествовала зима; рано в тепло поверили. Вита дважды заглядывала на кухню, чаю наливала. Липа, от окна не отрываясь, принималась делиться увиденным. Вита уходила, не дослушав. До