Лист лавровый в пищу не употребляется… - Галина Калинкина

комнат, с окнами на палисад и улицу, голоса свадьбы не доходили. Весь день Вита провела за роялем, в чтении, в раздумьях и желании поскорее увидеть Мушку с Диной. Поговорить о папе, о Лаврике, о Сиверсах и Даре, обо всех волнительных новостях. Играла только минорное, Дебюсси, Вагнера, Брамса, читала, напротив, бестолковое и бульварное, серьёзного воспринимать не могла. Лавр не появлялся до позднего вечера. А вернувшись домой, сказался сытым и уединился в кабинете.

Чудики на свадьбу не глядели.

Липа досмотрела до конца, до чёрных окон.

10

Подмётные письма

– А я, девочки, в Петроград уезжаю.

Дина уловила недоумённый взгляд и любопытствующий.

Через Костика передала подругам приглашение, навестить в новом её пристанище перед отъездом. И вот они рядом, и держатся за руки.

Сегодняшним четвергом, как обычно с утра, за профессором пришёл лёгкий тарантас. Снег с мостовой сошёл, и повозка отправилась шустро, вздыбливаясь на пиках нерастаявшего местами льда. Возничий Полуторапавлов, сухонький старичок, погонял лошадёнку и косился на профессора: когда дохтур с утра грустен – жди весь день мороку и наплыв больных, когда спокоен – весь день в сарае простоишь, выспишься до одури.

За отцом и сына проводили. Вернее, провожала своих тётка, стараясь хлопотать потише, не будить гостью. А гостья проснулась рано, не выдавая присутствия, готовилась к встрече. Надела свежую блузу, заколола пепельные волосы на одну сторону, устроив пряди через плечо. Духов под рукой не оказалось, вообще не хватало много из привычного. Но Дина училась обходиться малым: просто водой и душистым мылом, без притирок, кремов и пудры. Дважды вздрогнула на хлопок входной двери. Но дверь всего лишь проводила старшего и младшего Евсиковых. К следующим стукам двери отнеслась не так тревожно и даже радостно: девочки пришли одна за другой. У Виты – выходной, у Мушки репетиционный день, но она лишь на замене, вторым составом.

Устроились в гостиной, за малым столиком. Здесь уютно, солнечно и тихо. Из кухни глухо раздаются звуки: Прасковья Пална готовит чай. Напрашивались помочь, но старушка благодушно отказалась. Мушка прихватила из театральной столовой морковное пирожное: три крошечных кубика с мороженной смородиной сверху. Найдёныш передала с Витой печений из гречихи, сладких и поджаристых, и с дюжину печёных «жаворонков», что от Сорочин остались. На Севастийских мучеников пекли сорок «жаворонков», больше для Толика. Но молока мало добыли, на воде вышли птички-колибри.

– А я, девочки, в Петроград уезжаю, – Дина победно оглядела подруг. Именно любопытствующего и недоумевающего взглядов и ждала. – Мне самой совершенно не верится. Я, кажется, не могла жить без кнопочки вызова прислуги. И вот стираю, как прачка. Но сейчас я совершенно сама своя.

– А чем же ты сможешь заработать, Диночка?

– Ну, я всё-таки умею печатать на пишмашинке.

– Безумно интересно! И надо подробно выслушать. Но давайте, начнём не с Дины. У меня новость короткая. Начнём и закончим. Я ухожу из театра.

– Короткая, но оглушительная. Подожди, подожди, – Дина замотала головой. – Ты долго ждала настоящих ролей. Опять бездушные дают?

– Почему же? Дают и не бездушные. Но я, видимо, заразилась от Коськи физиологической непереносимостью лжи. Мне трудно врать. Актёрство есть ложь, искажение. Но и не в одном том дело. Роли пошли такие, где должна играть святость рабочего труда, продажность угнетателей, темы – понятные массам. А если я не верю в их идеалы, как играть? Пыталась встать на сторону революции. Принять идею глобальности, нужности, своевременности перемен моей Родине. Но никак не умею справиться с оправданием загубленных жизней, разрозненности семей, слома судеб, глума и фискальства. У них зачастую главный герой пьесы – толпа, неразличимость и однородность. Играть революционного юнгу и приходить к Костику на свидание? Играть комиссаршу, расстреливающую беляка во рву, и обниматься с Виточкой, дочерью офицера? Играть фанатичку из Совнаркома и уговаривать дома бабушку или тут Прасковью Палну месяц посидите без хлеба? А когда я играю Мнемозину, на меня морщатся: проще, проще, доступней, здесь не придворные подмостки.

– Ты уже вошла в их дом?

– Нет, что ты, Диночка. В третий раз тут. Сначала Костик представил меня тётке, профессор дежурил, другой раз – отцу.

– И как прошло? Страшно было?

– А я ничуточки не боялась. Вот Костик страшился. И прошло замечательно. Милые, близкие по духу люди. Вита, что молчишь? Расскажи про отца.

– Слушаю. Так рада видеть вас. Скучала. У нас одна поражающая новость затмевала другую. Но папа, конечно, папа – тут непреходяще. Девочки, такое мучительное ощущение, говорить с человеком, которого уже нет. Силы нужны.

– Он погиб?

– Он погибнет. И я принимаю его выбор. Он цельный человек. Написал, что не смог бы жить по соседству с комиссарами. Ходить к ним за солью? Да и соли теперь никто не подаст.

– Ты какая-то мраморная, Вита. Раньше меня обвиняли в закрытости. А теперь я слабая, вижу Сашку, и слёзы сами собой наворачиваются. Отчего так?

– Потому что полюбила.

– Но ведь и ты любишь. А о смерти отца говоришь, как, как о взошедшем ячмене или овсе – он погибнет.

– Ты не поняла, Диночка, совсем не поняла Виту. Она ведь не умеет играть, как ты, как я. Не каждый получает приглашение от покойника побывать на его похоронах.

– Девочки, только представьте, три года молчания – три года ожидания. Раздрай. А существует ли папа ещё в сем мире? Необъяснимость исчезновения мучительнее объясняющих строк: «когда ты будешь читать письмо, меня, по всей вероятности, не будет на белом свете». Сильнее всего нас страшит необъяснимое.

Вошла Прасковья Пална с подносом. Вита и Мушка вскочили навстречу. По глазам старушки читается, нравятся ей Костины знакомые, совсем несхожие с теми, что часто видишь теперь повсюду на улицах, в учреждениях и торгсинах. Более остальных тётка выделяла и приветила Мушку, а за глаза звала её – наша. Присесть отказалась, но себе к чаю прихватила гречишных печений и пару «жаворонков» из Липиного угощенья – на пробу. Приговаривая, «Леонтий – один из Севастийских мучеников», тётушка ушла к себе. От патоки и чая шёл духмяный запах зверобоя и почек липовых.

– Папино письмо привёз его сослуживец. Он долго добирался, потом нескоро отыскал меня. В сущности, случайно отыскал. С ним вообще произошло несколько неожиданных происшествий, заключённых в цепь необъяснимого. Когда он направился в дом Лантратовых, и предположить не мог, что отыщет там сына. Представьте, ребёнок иерея…

– Толик?

– Да, Толик оказался сыном того сослуживца. Казалось бы, мальчик обрёл отца, но несколько дней спустя на могиле брата своей жены – инженера-путейца – отец