Годунов. Трагедии Смутного времени - Александр Николаевич Бубенников

Иванович решил ограничиться легким наказанием, ссылкой заблудившегося думного боярина, своего соотечественника и единоверца. Ведь при воцарении он дал обет всему православному народу, поклялся не проливать русской крови, раз уж Господь Бог помог ему, сыну Ивана Грозного, вернуть утерянный отцовский престол, принадлежащий роду Рюриковичей.

Глава 4

Лжедмитрий был всесилен и милостив. Он жутко унизил Шуйского на Земском соборе, заставил его подняться на Лобное место, положить голову на плаху и ждать позорной всенародной казни, обернувшейся вдруг презрительным помилованием. Царь нарочито не реагировал на множащиеся слухи о его самозванстве, хотя и догадывался, что какие-то таинственные силы занимаются распространением опасных непрекращающихся поклепов. Его верные люди задержали трех пьяных стрельцов, дерзнувших заявить, что на московском престоле сидит царь не настоящий, а ложный.

Здоровенный звероподобный воин из ближней охраны Дмитрия Ивановича обратился к нему:

– Государь, только повели, я у тех трех изменников, болтавших по пьяному делу о ненастоящем царе на престоле, головы откушу и чрева зубами повыдергаю. В один момент порву всех на мелкие кусочки! Ты только прикажи, государь.

– Я приказываю помиловать этих пьяниц.

– Почему помиловать?

– Да потому, воин, что природный настоящий царь, сын Ивана Грозного, не боится никаких слухов. Оттого он всесилен и милостив. Понятно?

– Понятно, государь.

Но слухи о самозванстве царя не прекращались. Кто дирижер – Шуйский из ссылки или какой-то магнат с литовской стороны, – узнать было нельзя.

Поэтому Лжедмитрий решился на отчаянный, как ему казалось, и весьма хитроумный шаг, который должен положить конец слухам о его самозванстве. Он распорядился разорить могилу с останками ребенка, устроенную в церкви, чтобы доказать всем своим подданным, что в Угличе погиб некий малолетний поповский сынок, а не настоящий царевич Дмитрий.

Однако такое распоряжение царя оскорбило до глубины души Марфу Нагую. Мало ли, что она притворялась в Тайнинском, будто бы признала сына. Да, московский царь, этот вот самый человек, обещал ей пожизненное безбедное обеспечение. Однако мать не захотела допустить надругательства над останками трагически погибшего единственного сына, страдавшего падучей немочью и зарезавшегося во время игры в ножички. Марфа добилась встречи с новым государем, умоляла его не разорять могилу в Угличе. Но Лжедмитрий упорно стоял на своем, стремился положить конец опасным слухам о его самозванстве.

– Ты же знаешь, Марфа, что на престоле настоящий царь, природный. Я говорил тебе, что в моих жилах течет кровь твоего супруга, царя Ивана Грозного.

– Умоляю тебя, не разоряй могилу сына. Некуда мне будет деваться в этом мире, если я лишусь возможности поплакать над останками случайно зарезавшегося ребенка, последней нечаянной радости моей.

– Смирись, Марфа, молись о погибшем сыне перед иконами Дмитрия Солунского. Их много в Москве и ее окрестностях.

Видя непреклонность царя, решившего разорить могилу ее сына, Марфа обратилась за помощью к думным боярам в перерыве заседаний. Те поддержали ее.

Один только Иван Романов попытался отговорить женщину.

– Дело-то непростое, Марфа. Врага себе хочешь нажить на престоле, – сказал он.

– Да будет тебе, Иван Никитич, каркать насчет врага. Поможем лучше Марфе, раз она хочет отстоять могилку сынка, – печальным голосом произнес князь Мстиславский. – Видишь, как мать убивается, лица на ней нет.

– Так ведь мы сами себе приговор подпишем, если дружно встанем на сторону несчастный Марфы, – заикаясь, выпалил Каша и почему-то с тревогой подумал о том, что не сделает его нынешний царь первым боярином, а братца Филарета не выдвинет в патриархи, если замять какая приключится. – Не надо будить зверя в государе, перечить ему. Вон как вышло с Шуйским, который потакал опасным слухам.

– И все же мы попытаемся отговорить царя, – сказал, подумав немного, Мстиславский. – Пойдем к нему всем боярским обществом и попробуем убедить. Ты ведь с нами будешь, да, Иван Никитич?

– Нет, вы без меня идите, бояре. Я погожу пока, а потом, может быть, и присоединюсь к вам. – Каша поморщился как от зубной боли. – Поспешность в таких делах чревата. Начинайте склонять государя. А когда тот поддаваться станет, тогда и я вам в помощь.

В конце концов думные бояре все же отговорили Лжедмитрия от задуманного, но выполнили слезную просьбу Марфы Нагой отнюдь не бескорыстно. Вельможи, среди которых не было Ивана Романова, решили сделать эту женщину орудием своих грядущих интриг против Лжедмитрия, слишком уж самостоятельного, презирающего бездельников-думцев, любящих поспать после сытного обеда вместо того, чтобы работать на государство без передыха.

Несчастная мать помогла заговорщикам-боярам установить прямой контакт с двором короля Сигизмунда Третьего. Польский гетман, полководец Станислав Жолкевский, указал в своих записках, что вдова Ивана Грозного через шведа-дипломата Петра Петрея сообщила в Речь Посполитую о самозванстве московского царя. Бояре выбрали этого человека, потому что Петрей был хорошо знаком с Сигизмундом и давно поддерживал с ним доверительные отношения. Они правильно посчитали, что король может быть не знаком с интригой польских магнатов и шляхты, решивших втайне от него поставить на московский престол своего человека. К тому же бояре имели не прямые, а лишь косвенные данные о том, что мятежники-магнаты, составившие заговор против короля, хотят использовать помощь Лжедмитрия, чтобы лишить Сигизмунда трона. Зато знатные московиты, среди них братья Шуйские, Голицыны, Скопин, Татев, Татищев и другие, искали сношения и соглашения с королем, чтобы свергнуть самозванца, доставшего их своими придирками и требованиями.

При свидании с глазу на глаз с Сигизмундом, состоявшемся во время его свадьбы, в декабре 1605 года, Петрей заявил королю, что Лжедмитрий не тот, за которого себя выдает, и привел достоверные факты, доказывающие его наглое самозванство. Он упомянул о признании царицы Марфы Нагой, сделанном лично ему, сослался на мнение посла Гонсевского, только что вернувшегося из Москвы и имевшего такие же правдивые и достоверные сведения о самозванце, как и сам швед.

Вскоре после Петрея в королевский Краков прибыл царский гонец Иван Безобразов, вручивший Сигизмунду грамоты нового московского царя. Кроме официального этому человеку предстояло выполнить особое секретное поручение, данное ему боярами, тайными врагами Лжедмитрия. Они были на стороне Василия Шуйского, угодившего в ссылку, стремились свергнуть царя-победителя, помиловавшего его. Любая огласка тайной миссии Безобразова могла привести на Лобное место и самого гонца, и его тайных покровителей.

Безобразов был принят королем и попросил у него опасную грамоту на проезд в Польшу московских великих послов. Когда такая грамота была изготовлена, гонец, следуя инструкции бояр-заговорщиков Шуйских и Голицыных, отказался принять ее из-за того, что в ней был пропущен императорский титул государя.

Перед самым отъездом Безобразов улучил момент и дал знать Сигизмунду, что имеет к нему особое поручение от