Лист лавровый в пищу не употребляется… - Галина Калинкина

– А как же мальчик?

– Дети забываются скорее взрослых. И тут не могу предположить, рад ли ребёнок, огорчён ли, но остался в привычной жизни. А ещё у нас во дворе свадьбу играли. Липа, говорит, весело было. Им весело.

– Кто же?!

– Молочный брат Лавра женился на подружке детства.

– Дар на Тоне Хрящевой?!

– И что же Лавр?

– Вот тут и предположить могу, и даже знаю наверняка. Изрядно огорчен.

– Не пригласили?

– Ну что ты, Дина? Он бы не пошёл. Кто ж постом на свадьбы ходит? Не в том дело. Предательством огорошен. Надеялся, что брат не укоренится в красных. Да потом и невеста Лавру не безразлична. Я убедилась, детские чувства никуда не деваются во взрослой жизни.

– А что же с тем офицером, Вита?

– Сама не могу спать после его ареста. Вижу, и Лавра снедает беспомощность. Сходили в храм, молились, к дьякону подошли. Тот говорит, ожидайте, полезете, хуже и офицеру, и себе сделаете. Вроде разумно, а только и самому Лексей Лексеичу осторожная правда нелегко даётся.

Стукнула дверь. Дина вздрогнула, подскочила к двери в проходную комнату. Через щель услыхала голос Фени – приходящей прислуги.

– Кажется, к Прасковье Палне.

– Ты что побледнела так? – Мушка рассмеялась Дининому испугу, – подскакиваешь.

– Ты кого-то боишься, Дина? – Вита не разделяла веселья Мушки.

– Кого-то? Муханова. Я очень боюсь Муханова. Не сумела уйти от него первый раз. Он стрелял в Сашку. Ужасная картина, так и не смывается в воображении. Муханов почти убил его.

– Диночка, почти убить нельзя.

– Ты не знаешь всего, Мушка. У него глаза страшные, особенно по ночам – их вообще нет. Мой Worcester он отобрал. Почувствовал, могу пристрелить. Я примеривалась.

– Ах, смогла бы?

– Смогла. Цербера приставил, чтоб не сбежала. И с каждым днём я все больше догадывалась, никакой он не работник по торговому ведомству.

– А кто же? – два голоса слились в один.

Вита и Мушка ждали ответа. Дина раздумывала.

– Какой-то сотрудник. Может быть, Политотдела. Помните, с уплотнившими помог. И отца моего пристроил на хлебное место. Кажется, Муханов занимается церковными вопросами.

– Почему церковными? Прежде ты говорила о хлебозаготовках.

– Я и сама так считала. С его слов. Потом стала сомневаться. А уже тут в Последнем переулке среди своих вещей обнаружила кое что. Сейчас покажу вам.

Дина поднялась. Но до гостиной долетел звонок. Дина опустилась обратно в кресло.

– Муханов.

– Ну, что за глупости, – Мушку раздражала нелепость поведения при отсутствии резона.

– Он найдёт меня. И мы с Сашкой не уедем.

Вита заметила испуг и сама невольно напряглась, прислушиваясь к разговору в прихожей. Мушка и из-за портьер выглянула в коридор. Тут же обернулась назад и, столкнувшись с Витой, зашептала:

– Никакой не Муханов. Пустоглазый. Контролёр из нашего дома.

– А что ему тут делать?

– Не знаю. Подселение?

– Дай я посмотрю.

Вита заглянула поверх головы, пригнувшейся Мушки.

– Никакой не контролёр. Там головщик из церковного хора. Павел, по-моему.

– А головщику что тут делать?

– Не знаю. Может к Леонтию Петровичу по церковным делам.

– По церковным?! – обе посмотрели друг на друга.

– Дина задурила нам голову. Просто контролёр по нашему дому, – Мушка потащила Виту обратно в гостиную, – я его пустые глаза хорошо помню.

Дина по-прежнему сидела в кресле, съёжившись, ожидая страшной вести: вот сейчас скажут: Сашка убит, утонул в проруби, никаких билетов нет, в поезде не поедешь, возвращаешься в банку к Пауку. Сидит, раскачивается вперёд-назад и бормочет:

Там котик усатый

По садику бродит,

А козлик рогатый

За котиком ходит.

– Вита говорит, там знакомый Лавра – головщик. Иди сама посмотри. Правда, и я его видела несколько раз у нас на Сретенке и вовсе не с церковным хором.

Дина, с облегчением выдохнула, все страхи её бессмысленны: Сашка жив и уедут. Подлетела к приоткрытой двери, к портьерам.

– Лучше, голубчик, вечером зайти.

– Вечером, значит?

– Вечером.

– А сейчас где же застать?

– А где же его застанешь? Он ведь человек подневольный, от одного больного к другому.

Дина выпрямилась, заулыбалась, вошла в гостиную прямой походкой, с поднятой головой. Девушки улыбнулись навстречу.

– Ну что, трусиха? Зря всполошила всех. Павел?

– Павел! Павел Муханов.

Аккуратно присела, не найдя сил дойти до окна, взглянуть на уходящего.

Когда дверь за посетителем захлопнулась Мушка побежала к Прасковье Палне за нюхательной солью. Вита фортку распахнула и приводила Дину в чувство. Та и сознания не теряла, и в обморок не падала, а просто сделалась сонною и ноги её не держали. В висках стучало одно: нашёл, нашёл. И только нюхательная соль привела девушку в чувство. Выдохнула, закашлялась, прослезилась и трезвым, жёстким, обычным Диночкиным взглядом уставилась на подруг.

– Я в банку не вернусь. Сашку дождаться. Сегодня же собрать вещи.

– Где твой поэт?

– В «Прапарнасе».

– Ресторация?

– Общежитие. Он будет здесь к восьми вечера.

– Что же ты напугала, доченька? Ох, ослабели люди, голодают. Теперича часто такое, – Прасковья Пална забрала флакон с солью и вернулась на кухню давать распоряжения Фене.

– Девочки, я ничего не понимаю.

– Погоди, Мушка. Диночка, что ты собиралась нам показать до его прихода.

– Что?!

– Соображай быстрее. Ты что-то упомянула…

– Ах, оставь, Вита, у меня в голове ужас ужасный, как говорит Мушка.

– Не раскисай! Сосредоточься. Это может быть важным.

– Важным? Конечно, конечно. Я собиралась показать бумаги. Господи, надеюсь, вылетела из «гнёздышка» не такой дурой, как я туда влетела! Собирая вещи, прихватила какие-то бумаги, в них свернула свитком листы паспортной книжки. А здесь готовясь к отъезду, развернула. Девочки, я уезжаю в Петроград, знаете?

– Знаем, знаем.

– Обнаружила два письма. И что-то помутилось у меня в голове. Надо свежую голову.

Объясняя, Дина шарила на дне кофра, в своей сумочке, а потом на этажерке среди журналов Костика.

– Вот они, читала на ночь «Проказника», не могла уснуть, – Дина, пряча смущение, вынула из томика Загоскина два исписанных от руки листа. – Так себе вещица, комедия. Протянула по листу каждой. Пока подруги читали, задумчиво грызла гречневую печеньку.

Первой заговорила Вита.

– Мушка, что у тебя?

– Грязный пасквиль. И знаешь, на кого?

– На кого?

– На Лавра Лантратова.

– А у меня по поводу лекций Руденского. Дай-ка мне свой. Нет, то не пасквиль. Донесение агента. Здесь нет подписи. И на втором, кажется, нет.

– Девочки, но писано почерком Муханова. Я-то знаю.

– Поступим вот как. Попрошу Прасковью Палну отправить помощницу…

– Феню.

– Да, Феню пошлём за Лавром. А там и Евсиковы вернутся. И спросить, спросить, с чем приходил, вот мы петые дурынды.

Вита вышла