Ольвия - Валентин Лукич Чемерис

Гобрий, ничего не понимая, встревоженно прислушивался к бормотанию царя… Что это с ним?.. Неужели и на него подействовали эти проклятые степи так же, как на воинов, — те совсем пали духом и, завидев в степях скифов, повесили носы…

Гобрий помолчал и сказал, чтобы напомнить о себе:

— Их вестник ждет ответа.

Дарий зевнул и перевернулся на другой бок.

«Что с владыкой?» — встревоженно подумал Гобрий.

— Скажи их посланнику, — внезапно отозвался царь, — вот что: наш царь просил его так рано не беспокоить. Он, мол, живет не в степи и потому привык спать, пока не взойдет солнце.

— О великий царь! Такой остроумный ответ ошеломит и напугает диких кочевников! — пылко воскликнул Гобрий. — Стоит им услышать, что ты спокойно спишь на виду у всего их войска, как их дух падет, а дух твоего войска тотчас же поднимется.

— Меня не интересует их дух, я хочу спать! — несколько сердито отвечал царь. — И еще объяви в лагере, чтобы мои воины не шумели, пока их царь изволит утром отдыхать. Меня же разбудишь, когда взойдет солнце.

И натянул шерстяной плащ до самой головы.

***

За всю минувшую ночь Дарий так и не сомкнул век.

Ни разу!

Не спал и тогда, когда ни свет ни заря в шатер вошел Гобрий с вестью, что скифы строятся в боевые порядки. Не заснул он и тогда, когда Гобрий вышел из шатра и огромный лагерь затих, ожидая, пока взойдет солнце. Не до сна было ни ночью, ни, тем более, утром, когда Гобрий сообщил о скифском вестнике.

Всю ночь и перед рассветом лежал он под шерстяным плащом с открытыми глазами и думал об одном и том же: как, не унизив своей чести, выпутаться из неудачного скифского похода? Войско изнурено до предела, настроение у воинов совсем никудышное, погоня за скифами, их опустошительные ежедневные набеги совершенно выбили у его воинов веру в победу. Когда он перешел Истр, его воины готовы были одолеть любого врага, но теперь, после стольких изнурительных дней блужданий, после голода и жажды, когда в лагере столько раненых и ослабевших, когда на пехоту уже нельзя положиться, битва и вовсе нежелательна. Без веры в свою победу воины уже не воины.

Потерял веру в победу и он, царь царей.

Еще день назад, еще два дня назад он верил, что стоит догнать трусливых кочевников, как он их разобьет наголову, уничтожит, сотрет с лица земли… Еще день, еще два дня назад он так верил. Еще день, еще два дня назад все его желания и помыслы сходились к одному: догнать кочевников. Во что бы то ни стало догнать кочевников и навязать им бой, тот бой, после которого им уже не воскреснуть никогда.

Так он думал, этим он жил еще день, еще два дня назад. А когда увидел вблизи одного скифа, когда поговорил с одним живым скифом, с тем малорослым пастухом Спанифом с берегов Малой речки, что впадает в Большую, то понял, что скифов ему не одолеть. А не одолеть потому, что скиф тот, Спаниф, очень похож на сака Сирака с берегов Яксарта. Все они, скифы, одинаковы, все они, скифы, такие же, как и саки, — коварны, и хитры, и отважны. Ибо все они — порождения темных и злых сил Ангро-Манью. И всех бы их истребить до единого! Срубить под корень! Чтобы ни одна ветвь ни сакского, ни скифского родов больше не зеленела и не приносила плодов.

Он переворачивался под шерстяным плащом, что-то бормотал себе под нос и никак не мог заснуть. Чем больше старался не думать ни о саках, ни о скифах, тем больше о них думал… О, как тот скиф Спаниф похож на сака Сирака! Оба низкорослые, оба худородные, незнатные, оба бедняки из бедняков, оба — пыль на ветру… Дунь — и нет их. А вишь ты… Оба — ничто в сравнении со знатными и сильными мира сего, а вишь ты… Ему бы побольше таких воинов, он бы еще полмира завоевал!

Он переворачивался с боку на бок и все думал: как тот скиф похож на того сака! Старался не думать и думал. Тогда, чтобы избавиться от этих мыслей, начал повторять молитвы из Ясны, фаргард 12, стих 1: «Проклинаю дайвов. Признаю себя приверженцем Мазды, зороастрийцем, врагом дайвов, последователем Ахуры, тем, кто славословит Амшаспандов, тем, кто молится Амшаспандам…»

Повторял заученно, как повторял не раз и не два, но желанного успокоения молитва не приносила ему. Ибо молился, а думал о том, как тот скиф похож на того сака! Неужели он, царь царей, властитель такого войска, утратил веру в победу над какими-то там дикими кочевниками? А что если об этом узнает войско?

И когда Гобрий ни свет ни заря сказал о скифском вестнике, Дарий неожиданно для самого себя и решил поднять дух воинства. И это ему блестяще удалось. Когда глашатаи помчались во все концы гигантского лагеря со словами: «Царь царей изволит почивать и просит своих воинов не шуметь, пока не взойдет солнце», лагерь пораженно притих. Когда же пронесся слух, что Гобрий передал скифскому вестнику слова Дария не беспокоить его так рано, персидское войско ожило. Воины едва ли не впервые за последние дни заулыбались. Если их царь на виду у чужеземного войска спит и просит рано его не беспокоить и в лагере не шуметь, значит, он верит в победу, и сами боги, конечно, вдохнули в него такое спокойствие и уверенность.

Так в то утро у персидских воинов появилась надежда и вера в победу.

У Дария же ее не было, и он, ворочаясь с боку на бок под шерстяным плащом, с тревогой думал: как оторваться от скифов, избежать битвы и быстро, не плутая, добраться до Истра?

Думал и не находил ответа.

***

Когда Иданфирсу передали слова Дария не беспокоить его, пока он отдыхает, Иданфирс только головой покачал и прицокнул языком:

— Ловко!.. Не иначе, как воины Дария уже утратили боевой дух, и царь хочет его поднять своим вымышленным спокойствием… Ах, как ловко придумал персидский царь со своим сном!.. Даю голову на отсечение, что он не спал всю ночь и сейчас не спит. Но хитрость эта ему удалась, и в его лагере сейчас царит оживление. Оказывается, Дарий не так уж и прямолинеен, как я