Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова - Вадим Гольцев

«Как показывали Филипп Мигулин и Роман Самохин, служившие кондукторами на станции Рубцовка, — пишут они, — летом 1918 года по приказу Анненкова был сформирован бронепоезд. На нём между Семипалатинском и Алейском курсировала специальная карательная рота, возглавляемая отъявленным головорезом капитаном Кауровым. Первой операцией бронепоезда стал расстрел семи крестьян со станции Шипуново. Таких акций было немало. Особенно зверствовали анненковцы, когда у белых начались неудачи на фронтах. По свидетельству Мачулина, после занятия красными станции Рубцовка, разъярённый Анненков верхом на лошади, в сопровождении конвоя прискакал к бронепоезду. Он приказал немедленно направить состав с карателями на занятую красными станцию. Вместе с ним туда отправились около сотни казаков. Однако недалеко от станции Аул бронепоезд остановился: поступило известие, что впереди объявилась разведка красных. Атаман дальше ехать не захотел, решив выместить злобу на местных жителях. По его распоряжению казаки стали ловить и сгонять окрестных крестьян, чинить над всеми без разбору всякие зверства. Большинство попавших под руку мужиков подверглось жестоким пыткам: сначала им наносили неглубокие колотые раны, а потом рубили насмерть. На глазах у Романа Самохина, недалеко от упоминавшейся станции Шипуново каратели отыскали прятавшихся в колодце двух красноармейцев и зарубили их. Затем подожгли с трёх сторон ближайшее село Хлопуново и подвергли издевательствам его жителей.

Крестьянин села Красноярское Степан Вольных по личному приказанию Анненкова за сочувствие советской власти был подвергнут карателями жестокой порке, после которой месяц не мог подняться с постели. По его словам, других сочувствовавших (Егора и Ефима Чепуштановых, Лариона и Степана Филяровых, а также их односельчан Кириченко, Арошина и Шевченко) расстреляли. При этом Егора Чепуштанова закопали в землю ещё живым, истекавшим кровью.

Ивану Мартыненко удалось схорониться от анненковских карателей. Он вспоминает, как однажды в село Весёлый Яр прибыл отряд Анненкова. Его люди имели на погонах буквенные нашивки «АА», а на рукавах — эмблемы с изображением двух перекрещенных костей и черепа. Они привезли с собой четверых арестованных, расстреляли их на окраине села и уже собирались садиться в поезд, чтобы возвращаться в Рубцовку, как к Анненкову подошёл кто-то из местных зажиточных мужиков и подал список сочувствующих советской власти. Всех их тотчас поймали и расстреляли без всякого разбирательства. Когда поезд с анненковцами тронулся, каратели открыли стрельбу по группе крестьян, хоронивших расстрелянных»^[365].

Эксцессы между местным населением и белыми, конечно, были, и очень часто они заканчивались драматично. Были они и в Рубцовском районе. Но при чём здесь Анненков и анненковцы?! Ведь мы уже совершенно определённо установили, что все они в то время, которое называют свидетели, находились за тысячи вёрст от Рубцовского района, а именно — на Верхнеуральском фронте!!

Анненков неоднократно обращал внимание суда на то, что части, творившие беспредел в Рубцовском районе, были не его. Он просил суд подробнее опрашивать свидетелей о форме одежды солдат, творивших насилия.

— Я спрашиваю вот почему, — пояснял он. — Мои части ещё не прибыли в Семипалатинск. В то время здесь был 3-й Сибирский казачий полк не моего отряда! Он посылался по уездам Степным корпусом!

Но эти заявления суд пропускал мимо своего внимания, а сами свидетели, конечно же, на особенности мундиров солдат и офицеров тогда внимания не обращали, а на суде упоённо рассказывали о насилиях белых, называя всех их анненковцами.

— Где тут замечать? — заявил свидетель Королев, крестьянин села Бородулиха. — Как начнуть пороть, так только знай успевай поворачиваться!

А свидетель Сыромятов из Шемонаихи сказал ещё образнее:

— Как начали сашками рубить — у нас со страху даже вши подохли!

Сегодня можно, конечно, посмеяться над нехитрым слогом этого свидетеля, но точнее обстановку насилия не выразить. Спрашивать фамилии своих насильников людям действительно было некогда, и они их не знали. Но когда в порядке подготовки процесса начался повальный поиск свидетелей белого террора, способных связать несколько слов на людях, когда эти свидетели ежедневно слышали «Анненков, анненковцы, Анненков», то они эту фамилию запомнили, и для них все белые стали анненковцами. И не только для них. Профессор одного из учебных заведений Петербурга А. Левинсон в своих записках, озаглавленных «Поездка из Петербурга в Сибирь в январе 1920 года»^[366], тоже рассказывает о жестоких репрессиях со стороны войск атамана Анненкова в Новониколаевске, куда почтенный профессор наконец-то добрался. Профессор, конечно же, пользовался людской молвой и не знал, что заблуждается. Но мы-то уже знаем, что в январе 1920 года Анненков и его войско находилось за тысячи вёрст от Новониколаевска, в Семиречье, и он не виновен, что молва народная приписывала ему «подвиги», которых он не совершал!