Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова - Вадим Гольцев

Большие надежды на смягчение обвинений и поддержку Анненков возлагал на бывшего Главнокомандующего Уфимской Директории генерала В.Г. Болдырева. Именно по его решению Анненков был направлен на борьбу с чернодольско-славгородскими повстанцами и на Семиреченский фронт. Поэтому на первом же заседании суда, 26 июля 1927 года, Анненков заявил ходатайство о вызове генерала из Новосибирска в качестве свидетеля. Однако надежды Анненкова на Болдырева оправдались не полностью: во-первых, старый генерал и бывший профессор Академии Генерального штаба имел классический взгляд на руководство войсками и боевую деятельность частей и подразделений и резко осуждал атаманов и атаманщину, во-вторых, он только что (1923 г.) был помилован ВЦИК СССР за участие в Гражданской войне и освобождён из Новосибирского местзака (места заключения), что обязывало его быть осторожным. Тем не менее боевой генерал, знавший, видимо, Анненкова по боям в Пинских болотах в 1914 году, справедливо оценил личную храбрость и организаторские способности Анненкова как военачальника. На вопрос, какие он имел сведения о самом Анненкове в отношении его военной оценки, Болдырев ответил:

— Я имел об Анненкове сведения как о человеке выдержанном, дисциплинированном, с большой силой воли. Однако я Анненкова никогда не видел и соприкосновения с ним не имел. Я находился в распоряжении Сибирской армии.

Что касается слухов о вольностях, царящих в войсках Анненкова, Болдырев показал:

— Ко мне поступало много заявлений, в которых указывалось, что анненковские части бесчинствуют. Для выяснения я командировал в Семипалатинск полковника Церетели^[367], который произвёл обследование анненковских частей. Церетели доложил мне, что в Семипалатинске и Усть-Каменогорске расстреляно 50 человек и что части Анненкова сыты, одеты и не скучают.

— Как вы смотрите на атаманщину вообще и, в частности, на атамана Анненкова? — спрашивает судья.

— На атаманщину я смотрю отрицательно, — отвечает Болдырев. — При атаманщине проявляется однобокая суровость к населению, чем вызывалась злоба.

— Какова была политическая идеология атаманских отрядов, в том числе Анненкова? — вступает в допрос гособвинитель.

— У атаманщины замечалось преобладание монархических тенденций, в частности, у Анненкова, по моему мнению, было представление — служить старой России!

— Скажите, Анненков, — спрашивает судья. — Приезжал ли к вам Церетели?

— Да, приезжал! Я ему выстраивал отряд и беседовал с ним!

Внезапно Анненков обращается к Болдыреву не по-военному и, видимо желая выразить тому недовольство его показаниями, спрашивает:

— Скажите, свидетель, когда Церетели вернулся, он докладывал вам, что я ответил ему на вопрос, какую сторону я намерен поддерживать в случае выступления против Директории?

— Нет, не докладывал… — растерялся Болдырев.

— А что вы ему ответили? — встрепенулся другой судья.

— Я сейчас на этот вопрос не отвечу, — произнёс Анненков с усмешкой. Больше к этому вопросу суд не возвращался, и Анненков унёс ответ на этот вопрос в могилу. Однако догадаться о смысле этого ответа не сложно, так как всеми своими действиями после визита полковника Церетели он показал, что, в случае выступления против Директории, он будет на стороне мятежников. Так и произошло.

На этом пикировка между Анненковым и Болдыревым не закончилась. Последнюю точку в ней поставил более опытный в дискуссиях Болдырев. Помогла защита:

— Поступали ли вам заявления о безобразиях чехов? — спрашивает она Болдырева, стараясь отвести внимание суда от Анненкова.

— Были! Чехи тоже бесчинствовали! — ответствовал генерал и неожиданно для всех лягает атамана, — даже хуже, чем Анненков!

Несмотря на то что, говоря о расстрелах в Семипалатинске, Болдырев не сказал, что они производились по приказам Анненкова, показания Болдырева обрадовали суд: ведь их дал не неграмотный мужик или киргиз, а образованный человек, генерал, профессор, хотя ничего нового суду они не принесли. Не улучшили и не ухудшили они и положения Анненкова.

Характеризуя свидетелей, освещавших на процессе рубцовский эпизод, защитник Анненкова и Денисова Борецкий, выступая с речью в прениях, сказал:

— Просмотрев дело и показания свидетелей, которые приобщены к нему, я сделал вывод, что большинство показаний тех свидетелей, которые не явились, и частично тех, которые прошли перед судом, являются легендами, например, Ершов, Домненко, Квагин, Ермаков и другие.

Домненко показывает, что он слышал голос Анненкова в Красноярской тюрьме, что он уничтожил там Ванбула и Баграда (красноярские большевики. — В.Г.). Когда и каким образом мог быть Анненков в Красноярске, раз его деятельность распространялась в Верхне-Уральском, Славгородском, Семипалатинском и Семиреченском районах? По моему мнению, может быть, мозги у этого свидетеля не в порядке! — недоумевает он.

Свидетель Ершов говорит, что Анненков — диктатор Алтая, тогда как его диктаторство там не распространялось совершенно!

Бывший уполномоченный Наркомпути Ермаков, который «на плечах белой армии» прибыл на станцию Тайгу, в своём заявлении говорит, что Анненков был чуть ли не в Тайге. А быть может, это был его адъютант? — иронизирует Борецкий.

Свидетель Лочурин говорит: «В нашем селе действовал отряд Каурова, который, хотя и не был анненковским отрядом, но имел с ним связь»!

Я указал мотивы, что заявителями по делу Анненкова допущены легендарные пересказы от десятых, а то, может быть, и сотых лиц.

— Когда Анненков явился в Москву, — продолжает Борецкий, — то следователь Матрон в своём обращении к населению о предоставлении свидетельских показаний по делу Анненкова всполошил массы. Нашлись такие элементы, которые в оценке процесса над бывшим атаманом Анненковым хотели быть хоть маленькими историческими козявками. Многие свидетели, я не говорю о крестьянах, принадлежат к деклассированному элементу. Например, свидетель Ромадановский в своих показаниях рассказал о разрыве повара в Челябинске, о поджоге станицы Кидыш, а показания Вордугина со слов Дерюгина об убийстве самим Анненковым крестьянина — всё это есть стихия человека, которая мечет гром и молнию на Анненкова.

Эти свидетели мною разделены на две категории. Свидетели Усов, Грабачев, Смирнов и другие указывают названия селений, где происходили расстрелы, порки, но не указывают точного времени, когда это происходило. Наоборот, свидетели Романов, Драчев, Задорожнов, Омельченков, Арапов — указывают точное время. По их показаниям, карательные эксцессы производились в августе — сентябре восемнадцатого года (в это время Анненков был под Верхнеуральском. — В.Г.) и с марта девятнадцатого года. В промежуток этого времени (т.е. когда в этих краях действительно был Анненков. — В.Г.) «здесь были тишь, да гладь, да божья благодать».