Кинбурн - Александр Кондратьевич Глушко

— Проснулся! — раздался горячий шепот над самым ухом. — Встать сможешь? Попробуй, я помогу. Надо спешить.

Андрей даже замер от этого голоса.

— Ярина, ты?! — спросил, напрягая зрение, чтобы увидеть в темноте хотя бы очертания девичьего лица.

— Тихо! Не называй моего имени, — шепотом предостерегла она. — Потом... А теперь надо выходить — скоро начнет рассветать. Я дверь нарочно закрыла за собой, чтоб не заметили.

Андрей приподнялся на колени.

— Руки, — шевельнул связанными кистями, которых уже почти не чувствовал.

Ярина спешно склонилась над ними, но крепко затянутый узел на сыромятной веревке не поддавался.

— Как я могла забыть нож?! — в отчаянии упрекала себя, но для Андрея не было ничего приятнее прикосновения ее пальцев.

Наконец Велигурины путы ослабли, Ярина быстро сняла их и бросила на пол. Поддерживая парня под локоть, повела по скользким ступенькам вверх.

— Пригнись, — предупредила, — дверь низкая, не по твоему росту.

Но когда осторожно приоткрыла ее, Андрей невольно поднял голову. Прямо перед его глазами вверху мерцал хрусталиками-колесиками, будто и в самом деле катился по небесному полю, Большой Воз[27]. Выше ярко светилась на аксамитовом фоне ночи Полярная звезда. А справа среди множества меньших звезд серебристым облачком выделялся Волосожар[28]. И этот удивительный мир, словно впервые увиденный после тесного, смрадного подземелья, поразил Андрея своей огромностью. И он стоял, зачарованный, будучи не в состоянии сдвинуться с места.

— Чего остановился, пошли, — тихо-тихо прошептала Ярина, потянув его за руку.

И только теперь до сознания Чигрина дошло, что он на воле, что это не сон, не наваждение. Вот она, его спасительница, тихо, украдкой ступает впереди, и Андрей чувствует, как струится, переливается в жилы тепло ее руки.

Они выскользнули за ворота, почти бегом спустились по глинистому косогору к старице Орели и углубились в густой ольшаник. Узенькая извилистая тропинка, протоптанная в высокой болотной траве, пружинила под ногами. Шли почти на ощупь, пока не закончились заросли и впереди не открылся луг с темнеющими стогами отавы[29] и развесистым берестом на противоположной стороне. Ярина ускорила шаг.

— Надо успеть, пока не развиднелось, — сказала вполголоса, — а то как проснется Грицюта, поднимет шум.

— А кто он такой, Грицюта? — спросил Чигрин, едва успевая за девушкой.

— Не знаешь? — услышал удивление. — Тот, кто руки тебе связал и нагайкой стегал сильнее всех.

— И ты видела? — Андрею даже жутко стало от одной мысли о том, что Ярина была свидетелам его унижения и беспомощности. Чувствовал, как от стыда полыхнули жаром его щеки.

Девушка молчала. Шла, низко склонив голову.

— Может, и не видела бы, — наконец заговорила она, — так что-то будто вытолкнуло меня из хаты. Сама не знаю, как оказалась на дворе. А потом никак не могла успокоиться — так перед глазами и стояло все...

— Как же тебе удалось в погреб проникнуть? — спросил Андрей, испытывая глубокую благодарность к девушке. — Заперто ведь было.

— А я не могла уснуть. Услышав, как храпит Грицюта на сеннике, решила — будь что будет! Потихоньку подкралась и отцепила у него ключ... Петро сказал, будет ждать нас...

— Где?

— Увидишь.

Они подошли к бересту, возвышавшемуся стражей над ночным лугом. Неподалеку виднелась копанка, над нею — знакокомый Андрею шалаш. Вдвоем с Петром они когда-то в косовицу смастерили его здесь. В нем и ночевали, чтобы утром, пока роса, пока солнце не припекает, пройти несколько ручек. Здесь же, в копанке, и вода ключевая. Холоднющая, аж зубы ломит. Рай... Только вот спина дугою целый день. И пот ручьями...

Остановились под берестом. Ярина прислушалась, позвала негромко:

— Петро!

В густой кроне зашелестело, и из нее выпорхнул дикий голубь. Трепеща крыльями, поднялся и полетел в сторону Нехворощанского урочища, которое темнело вдали.

— Вспугнули птицу. — Девушка растерянно проводила голубя взглядом. — А куда же девался Петро?

Ее обеспокоенность передалась и Андрею. Но когда из темноты вынырнула знакомая стройная фигура, у обоих отлегло от сердца.

— Пришли! — увидев их, обрадовался Петро. — А я уже не знал, что и думать. На всякий случай манатки в буераке перепрятал. Как тебе, — кинулся к Андрею, — очень больно?

— Э-э, что там боль, — махнул рукой Чигрин.

Он крепко обнял товарища. Прижал бы к сердцу и Ярину, но не мог позволить себе такого.

— Спасибо тебе. — Взял обе ее руки в свои и почувствовал, как они дрожат. То ли от холода, то ли от страха. За них? За себя? Разве он знал.

Голова шла кругом, все в ней перепуталось — холодная каменная яма и звездная Большая Медведица на небе, призрачные сновидения и горячий шепот девушки, который словно бы развеял гнетущий мрак, побег из ненавистного имения и... это вот прощание. Может, и навсегда. Не хотел верить. Гнал от себя мрачные мысли, а они возвращались снова и снова, ложась на сердце тяжелым грузом. Как быстро оборвалось его счастье, развеялись радужные мечты...

— Пошли с нами, — сказал то, что рвалось из сердца, хотя и не надеялся на ее согласие.

Ярина подалась вперед. В глазах у нее сверкнули слезы.

— Пошла бы, Андрей, куда угодно, ненавижу панское дворище. — Голос ее задрожал. — Ты еще всего не знаешь о Шидловском, Велигуре... — Она опустила голову. — Только как же я могу отца покинуть? Не обращай внимания на его суровый вид. На самом деле он добрый, чистый и... несчастный. Куда мне без него... А вам пора. Идите в урочище, а то как нагрянут на конях — не убежите.

— Когда же мы увидимся?

— Не спрашивай.

Неожиданно для Андрея она порывисто высвободила руки и, нежно обвив ими его крутую шею, поцеловала в губы.

— Прощай! Будьте осторожны, и пусть вам везет в дороге.

Андрей еле удержал себя, чтобы не броситься следом за девушкой, которая быстро шла лугом. Понимал, что им надо торопиться, однако ноги не слушались. Он чувствовал на губах горячие уста Ярины, и потому все, чего боялся раньше, казалось теперь мелким и незначительным.

— Пора трогаться, — слегка прикоснулся к его плечу Бондаренко.

— Куда? — посмотрел на него Андрей затуманенными глазами.

— Как куда?