Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

на то что политические решения принимались в ХХ в. несравненно более свободно, чем в прежние времена, но принимаются они не совсем произвольно, а на основе совокупности традиционных представлений, культуры, сложившегося национального менталитета. Последние представляют отнюдь не только познавательный интерес, а в высшей степени актуальны. Особенно явственно это показал современный американский политолог и историк Френсис Фукуяма в своей монографии «Доверие». Из его исследования ясно, что для эффективной работы институтов современного государства, в том числе и в сфере экономики, требуется, чтобы они могли сосуществовать с разнообразными «досовременными» культурными навыками общества. Поскольку культура является результатом этического навыка, она меняется крайне медленно, гораздо медленнее, чем идеология. Верховенство Закона, конституционных норм, договора, экономической целесообразности, выгода (максимализация эгоистически понимаемой полезности, о которой твердят ныне экономисты-рыночники) являются необходимыми, но отнюдь не достаточными предпосылками стабильности и благосостояния общества – они должны опираться на такие вещи, как взаимодействие, доверие людей друг к другу, на моральные обязательства, ответственность людей перед обществом, а всё это живет историей, традицией, а не рациональным расчетом. В современном обществе все эти исторически сложившиеся феномены не становятся анахронизмом, напротив, они залог успешного развития[101]. В подтверждение этого тезиса Фукуяма приводит весьма любопытную цепочку умозаключений, которую я воспроизведу, поскольку она очень впечатляет.

Со ссылкой на Алексиса де Токвиля американский историк пишет, что совершенно отчетливо видно на примере США – американцы ведут себя определённым образом, не задумываясь ни над причинами своего поведения, ни об альтернативах такому поведению. Следовательно, у американцев есть не только демократическая идеология, которая формирует соответствующие мотивации, но и культура эгалитаризма, которая сложилась исторически.

Истоки этой культуры эгалитаризма в истории Старого света, где в XVI–XVII вв. Англия и Франция пережили несколько войн, в которых борьба за первенство велась между монархией, с одной стороны, и баронами, городами, церковью – с другой. В Англии монархия проиграла, во Франции – выиграла, и эта победа положила начало долгому процессу централизации власти в руках абсолютистского государства. Централизация политической власти во Франции свела на нет автономию добровольных союзов и исторически сделала Францию более зависимой от гегемонии центра. В настоящее время Франция – идеальная президентская республика. В Англии, напротив, общество стало эволюционировать в направлении большей самоорганизации, ибо народ не ждал вмешательства властей. Этот навык не был утрачен и английскими поселенцами в Новом Свете.

В Германии её особенности исторического развития негативно проявились в плане создания централизованного национального государства, что обычно расценивают негативно. Но у этого развития были позитивные следствия в процессе складывания особой структуры взаимоотношений людей на производстве, в целом трудовой этики. Эти позитивные следствия сыграли решающую роль в последней четверти XIX в., когда Германия на протяжении жизни двух поколений оставила далеко позади своих более развитых соседей – Великобританию и Францию. Это положение не изменилось до сих пор, несмотря на кризисы, которые страна пережила во время двух ужасных войн.

Парадоксально, но эти исторические обстоятельства, способствовавшие среди прочего немецкому экономическому успеху не модернистского, а, напротив, архаического свойства. Так, один из главных парадоксов современной немецкой экономики заключается в том, что ее система производственного обучения, которую считают фундаментом индустриального лидерства Германии в Европе, является прямой наследницей средневековой системы ремесленных гильдий. Между тем гильдии всегда считались воплощением закоснелой традиции и препятствием на пути экономической модернизации страны.

Гильдии существовали практически во всех европейских странах и в Азии они тоже были. Их основная цель состояла в том, чтобы ограничивать доступ к определенным ремеслам и профессиям для вновь приходящих, искусственно повышая доход своих членов. Гильдии контролировали качество товаров, иногда принимали участие в профессиональной подготовке кадров. В конце Средних веков они активно способствовали разрушению манориальной системы. Гильдии были оплотом сопротивления авторитету сеньоров и аристократов. Одним словом, именно гильдии создали богатое гражданское общество в позднем Средневековье.

Во Франции монархия преуспела в усмирении активности гильдий, подчинив их целям государства, и гильдии стали придатком власти. В Германии же централизованного государства не было до 1871 г. Среди прочих феодальных институтов гильдии сохранялись дольше всего в Германии из всех европейских стран. В Англии Ремесленный статут отменили еще в середине XVIII в. Во Франции и оккупированных ею странах гильдии окончательно были устранены в годы Великой революции.

В Германии в годы реакции сами ремесленники выступали за восстановление гильдий, поскольку индустриализация грозила их благосостоянию. Еще в 1645 г. в Пруссии был издан Генеральный промышленный указ, упразднивший определенные корпоративные привилегии, но установивший обязательную аттестацию статуса мастера и обязательную проверку происхождения средств для предпринимателя. Как только в 1848 г. прошло первое заседание Франкфуртского парламента, независимые ремесленники объединились и там же создали «Всеобщий немецкий конгресс ремесленников» (Allgemeiner Deutscher Handwerker-Kongress) для защиты своих привилегий. Именно благодаря этой организации в течение десяти лет после поражения революции 1848 г. полномочия гильдий снова возросли. Можно сказать, в Германии борьба либеральных реформаторов с привилегиями гильдий шла параллельно с борьбой за либерализацию в политике. В обоих случаях эта борьба была не слишком успешной и либеральные принципы в Германии не могли восторжествовать также полно, как в Англии и Франции.

К концу XIX в. реальная власть гильдий была подорвана индустриализацией. Законный контроль за качеством продукции и аттестацией ремесленников касался только традиционного ручного производства. Однако последнее слово осталось все же за гильдиями. Дело в том, что во время индустриализации многие ремесленники пошли работать на заводы на высококвалифицированные должности, а свои корпоративные традиции они принесли с собой. Эти традиции сохранили и «Немецкий комитет технического обучения в школе» (Deutscher Ausschluss für technisches Schulwesen) и «Немецкий институт технического трудового обучения» (Deutsches Institut für technische Arbeitsschulung)[102].

В Веймарскую республику был установлен минимум технических навыков для получения профессии, и для этого введена система стажировки и созданы технические учебные заведения, причем промышленные предприятия и профсоюзы входили в эту систему в качестве структурных подразделений.

При нацистах в 1935 г. отраслевым ассоциациям было дано право осуществлять профессиональную подготовку подобно тому, что делали ремесленные гильдии. В этот период создавалась система подготовки начальников среднего звена – мастеров, эта система оказалась чрезвычайно эффективной. Эта эффективность проявилась среди прочего в весьма показательных фактах, роли унтер-офицеров в немецкой армии. Задолго до послевоенных демократических реформ немецкие унтера были облечены гораздо большим доверием, чем их коллеги во Франции, Англии, США, и они выполняли многие функции, которые в других странах были закреплены за старшим командным составом.

Одной из причин успехов рейхсвера и вермахта на полях сражений была именно сплоченность и эффективность низового армейского звена. Возможно, в других странах высшие офицеры могли быть более подготовленными и умными