Вторжение. Взгляд из России. Чехословакия, август 1968 - Йозеф Паздерка

– Вы протестовали?

Генерал-лейтенант Воробьев – командующий Центральной группой войск. ЧССР, 1987 год

(Из личного архива Э.А. Воробьева)

– Нет. Я хорошо знал, что, если я начну протестовать, это может иметь неприятные последствия. Так что я предпочел все отдать.

– Вы когда-нибудь слышали о людях, которые протестовали против вторжения в ЧССР на Красной площади?

– Я узнал о них только потом.

– И что вы о них думали?

– В духе своего тогдашнего мышления: что это люди, которые не согласны с социалистическим строем и с линией партии. Я посещал занятия по марксизму-ленинизму и в таком же духе и думал. Я говорил себе, что это какие-то сумасшедшие, которых обманула западная пропаганда, и известие об их протесте на мое мировоззрение не повлияло. Хотя я их поступок про себя и отметил, но подробно его не анализировал.

И все-таки их решимость идти против всех меня зацепила. Помню, я уже тогда задумался над тем, что их к этому подтолкнуло. Ведь было ясно, что своей цели они не добьются. Я говорил себе, что это смелые люди. Вот и все.

– Когда вы решительным образом пересмотрели свое отношение к событиям 1968 года и к своему участию во вторжении в ЧССР?

– В середине 1980-х годов, когда я вернулся в ЧССР в качестве командующего Центральной группой войск СССР. Я говорил тогда с обычными людьми, и те мне объясняли, чего, собственно, хотела Чехословакия в 1968 году. Потом наступил 1989 год, и наше политическое руководство публично осудило ввод войск в Чехословакию. Ясно сказало, что ввод войск в Чехословакию был политической ошибкой. Если это признали политики, то пришлось и мне выступить против этого.

– Это было тяжело?

– Тяжело, но ничего не поделаешь.

– Значит, вы сожалеете о случившемся?

– Конечно, это вызывает во мне сожаление. Я активно участвовал в политике, которая в 1989 году была оценена советским руководством как ошибочная. Я являлся ее составной частью, независимо от того, что я получил приказ, а значит, как человек военный, мало что мог поделать. В любом случае произошла ошибка, и назад ничего не воротишь.

Вывод войск

– В 1987 году вы вернулись в Чехословакию – на этот раз как командующий Центральной группой войск. Вам подчинялось более 70 тысяч человек. Это была огромная сила. Когда в 1989 году в нашей стране начались революционные события, у вас не появилось желания в них вмешаться? Никто не обращался к вам с такой просьбой?

– Ни желания, ни возможности вмешаться у меня не было, и никто меня об этом не просил. Взгляните на это в контексте времени: уже с середины 1980-х годов в самом Советском Союзе тоже ощущались большие изменения. Пришел Горбачев, а с ним – перестройка. Такие же изменения шли и в Восточной Европе. Я это понимал и так ко всему этому и относился.

– Но ситуация оставалась напряженной и неясной до самого конца 1989 года. Тогдашний советский министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе недавно заявил, что в октябре 1989 года он летал с Михаилом Горбачевым в ГДР, чтобы помешать кремлевским «ястребам» использовать тамошние советские войска в какой-то вооруженной операции.

– Шеварднадзе сильно преувеличивает. Такой опасности не существовало. Ведь подобные приказы не отдаются случайно, тайно или в состоянии опьянения. В армии существует определенный порядок. Не могу говорить за других, но лично я такую возможность исключаю. Даже если бы кто-то из Москвы попытался приказать мне вмешаться, об этом должны были бы знать советский глава правительства Рыжков и президент Горбачев. В случае необходимости я сам бы его проинформировал. С Горбачевым мы в 1980-х годах лично встречались. Он несколько раз подчеркивал, что мы не должны вмешиваться в события в Чехословакии. Его политика была четкая: ни в коем случае не повторять 1968 год. Этих инструкций мы и придерживались.

– К вам не обращался кто-нибудь из тогдашнего чехословацких руководителей – например, Густав Гусак?

– Гусак был настолько умным и ловким политиком, что, даже если бы ему и потребовалась наша помощь, он никогда не обратился бы напрямую. Он обращался к Горбачеву. Но тот его не поддержал.

– Вскоре после «бархатной революции» выяснилось, что новые чехословацкие власти попытаются вытеснить вас из страны как можно быстрее. Как вы и ваши солдаты на это реагировали?

– Как на логический процесс. Мы пробыли в Чехословакии двадцать лет. Я разговаривал со множеством чехов и словаков, и у всех была четкая позиция: мы терпели вас тут двадцать лет, пора вам уходить. После «бархатной революции» чаша чешского терпения переполнилась.

С моими людьми было сложнее. Они ощущали определенную обиду. Когда тогдашнее советское руководство назвало оккупацию Чехословакии ошибочным и достойным сожаления шагом, некоторые мои подчиненные никак не могли с этим смириться. Они не чувствовали за собой вины за 1968 год. Я объяснял им ситуацию, успокаивал их, но эта обида в них ощущалась.

Однако гораздо серьезнее было другое: 56 процентов наших военнослужащих не имело в СССР жилья. Все предвидели, что возвращение окажется непростым делом, и боялись того, что наступит.

– Тогдашние члены чехословацкой делегации говорят, что кремлевские «ястребы» пытались всячески саботировать переговоры о выводе воинских частей из ЧССР.

Командование Центральной группы войск незадолго до отлета из ЧССР, в центре – генерал-полковник Э.А. Воробьев. 1991 год

(Из личного архива Э.А. Воробьева)

– Возникали разные проблемы, но главной была, конечно, проблема с квартирами и размещением солдат. Поэтому все так и тянулось. Сначала наша сторона попросила на вывод пять лет, но постепенно эта цифра уменьшалась – четыре, а потом три года. В конце концов мы управились еще быстрее. Но этому предшествовали долгие переговоры.

Мне как главнокомандующему советскими воинскими подразделениями в ЧССР было ясно, что чем раньше мы уйдем, тем организованнее и спокойнее пройдет весь процесс. Представьте себе военнослужащих, которым сообщают, что они будут уходить в течение пяти лет. Что станется с их моралью и дисциплиной? Что с ними произойдет, когда они узнают, что уедут домой еще так нескоро? Поэтому я настаивал на скорейшем выводе и думаю, что в конце концов у нас все получилось.

– Вы часто встречались с чехословацкой делегацией. Кого из ее членов вы вспоминаете? Какое впечатление они на вас произвели?

– Я запомнил Михаэла Коцаба^[43]. Мы с тех пор несколько раз встречались, и, думаю, мы с ним друзья. Переговоры были тяжелые, в первые месяцы все держались строго и сдержанно. Но постепенно мы нашли общий язык, и дело пошло. Коцаб даже пригласил меня на свой пражский концерт. Я знал, что он музыкант, но это приглашение меня удивило.