Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях - Валентина Парсаданова

Вновь обратиться к польской проблематике в контексте именно катынского преступления Б.Н. Ельцину довелось через несколько месяцев, когда обнаружилось, что оно весьма тесно связано с узловыми внутриполитическими проблемами России.

Для Ельцина стратегически решающим был вопрос трансформации политической системы, подрыва основ сталинской модели партии-государства. Развернулась жестокая, бескомпромиссная борьба, которая отнюдь не была завершена удалением из Конституции 6-й статьи о руководящей и направляющей роли КПСС. Важным событием общественно-политической жизни России стал процесс по «делу КПСС». Депутаты-коммунисты внесли в Конституционный суд вопрос о конституционности указов Президента РФ и о приостановлении деятельности, а затем и запрете КПСС и КП РСФСР и о партийном имуществе. Процесс начался 26 мая 1992 г. и продолжался, с перерывами, до 30 ноября 1992 г. В ходе процесса депутат О.Г. Румянцев внес от имени депутатов-демократов встречный вопрос о конституционности КПСС и КП РСФСР.

В преамбуле Указа Президента РФ от 6 ноября 1991 г. «О деятельности КПСС и КП РСФСР» отрицалась природа КПСС как политической партии. Вопрос о конституционности КПСС и КП РСФСР рассматривался как тесно связанный с вопросом об их правовой природе в качестве отправной точки для оценки конституционности мер, принятых в отношении них согласно проверяемым указам. Вот как было официально изложено заключение Конституционного суда: «[...] 3. В стране в течение длительного времени господствовал режим неограниченной, опирающейся на насилие власти узкой группы коммунистических функционеров, объединенных в политбюро ЦК КПСС во главе с генеральным секретарем ЦК КПСС. Имеющиеся в деле материалы свидетельствуют о том, что руководящие органы и высшие должностные лица КПСС действовали в подавляющем большинстве случаев втайне от рядовых членов КПСС, а нередко — и от ответственных функционеров партии. [...]

Материалами дела, в том числе показаниями свидетелей, подтверждается, что руководящие структуры КПСС были инициаторами, а структуры на местах — зачастую проводниками политики репрессий в отношении миллионов советских людей, в том числе в отношении депортированных народов. Так продолжалось десятилетиями».

В заключении Конституционного суда отмечалось, что после отмены статьи 6-й Конституции СССР организационные структуры КПСС продолжали решать многие вопросы, входящие в компетенцию органов власти и управления, «присвоили себе государственно-властные полномочия и активно их реализовывали, препятствуя нормальной деятельности конституционных органов власти». Заключение констатировало, что действия Президента РФ «были продиктованы объективной необходимостью исключить возврат к прежнему положению, ликвидировать структуры, повседневная практика которых была основана на том, что КПСС занимала в государственном механизме положение, не согласующееся с основами конституционного строя»^{11}. Было указано, что Конституция РФ в редакции от 1 ноября 1991 г., часть первая статьи 4-й, возлагает на государство и его органы обязанность обеспечить охрану правопорядка, интересов общества, прав и свобод граждан. Деятельность же руководящих структур КПСС и КПРФ была признана неконституционной, а их восстановление в прежнем виде — недопустимым. Дело против них было прекращено, поскольку КПСС в августе-сентябре 1991 г. фактически распалась и утратила статус общественной организации, а КП РСФСР не была организационно оформлена в качестве самостоятельной политической партии. Членам КП РФ было предоставлено право создавать лишь новые руководящие структуры в полном соответствии с требованиями действующей Конституции и законов РФ и на равных условиях с другими партиями.

Для доказательства незаконности деятельности КПСС по распоряжению Президента привлекались ранее закрытые архивные документы, рассекречивались материалы из тайных архивов и фондов, началась передача их для широкого использования. Для этого была создана Специальная комиссия по архивам при Президенте РФ.

Тайной прирастало могущество тоталитарной власти, ее сила была не столько в правде, сколько в ее сокрытии. Государственная тайна, не регулируемая законом, была фундаментом тирании. Теперь же начался процесс перехода от скрываемого подзаконными актами произвола к установлению законодательно закрепленных отношений между участниками защиты секретных сведений, к разграничению того, что может, а что не может быть государственной тайной, к балансу интересов человека, общества и государства.

К «делу КПСС» были привлечены около шести тысяч документов из основных архивохранилищ России. Эти документы приоткрывали процессы инициирования, разработки, принятия и реализации решений на высшем уровне в бывшем СССР. Среди них была подборка документов по Катынскому делу, включая постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г.^{12}

О реакции Ельцина в декабре 1991 г. при передаче ему Горбачевым фолиантов закрытых документов и свидетельств, самых тайных из мрачных тайн власти, удалось узнать из информации бывшего председателя Российской государственной телерадиокомпании О.М. Попцова. Борис Ельцин, пишет Попцов, не испытывал ни радости, ни сверхсамозначительности, наоборот: «Впоследствии он рассказывал о брезгливом чувстве, которое пережил в тот момент, о своем нежелании не только вникать, но даже прикасаться к этим свидетельствам сотворения порока, насилия, искалеченных судеб и судеб целых народов. И, подтверждая свою непричастность к страшным документам, обещал в ближайшее время предать их гласности. Так начиналась, как казалось самому Ельцину, открытая политика первого российского президента. В тот момент он вряд ли подозревал, что отречение от тайного прошлого не защитит его перед тайнами будущего, вне которых власть, по существу, беспомощна»^{13}.

Через полгода, в разгар работы Конституционного суда РФ и рассекречивания многих тайных документов, перед Ельциным вновь встал вопрос секретных материалов о злодейском умерщвлении польских военнопленных из самого закрытого архивохранилища. На этот раз он наконец решился.

В июле 1992 г. в Архиве Президента РФ тогдашний руководитель президентской администрации Ю.В. Петров, советник Президента Д.А. Волкогонов, главный архивист РФ Р.Г. Пихоя и директор архива А.В. Коротков просматривали его совершенно секретные материалы. 24 сентября они вскрыли «особый пакет № 1». Как рассказал Коротков, «документы оказались настолько серьезными, что их доложили Борису Николаевичу Ельцину. Реакция Президента была быстрой: он немедля распорядился, чтобы Рудольф Пихоя как главный государственный архивист России вылетел в Варшаву и передал эти потрясающие документы президенту Валенсе. Затем мы передали копии в Конституционный суд, Генеральную прокуратуру и общественности»^{14}.

Когда Р.Г. Пихоя привез 14 октября 1992 г. в Варшаву документы из «пакета № 1» и старался там объяснить, почему они так долго были запрятаны в тайниках власти, он подчеркнул следующее: это было преступление политического характера, и несмотря на это документы передаются польской стороне, чтобы очиститься от лжи и строить отношения на основе открытости и искренности. Трудно признать эту аргументацию достаточно вразумительной, но и она была нова и важна, так как сопровождала документы сугубо тайные и «самовзорвавшиеся», сбросившие покров государственной тайны с преступления, обнажившие его масштаб и характер. Была разоблачена фальсификация, скрывавшая гигантскую политическую мистификацию сталинской внешней политики. Встал вопрос об ответственности — уголовной и политической.