Похвала Сергию - Дмитрий Михайлович Балашов

И снова черная смерть свирепствует в Русской земле.

Монах-летописец задумывается. Перо застыло в его руке. Тяжкие удары колокола звучат над его головою. Хоронят и хоронят! Чей-то завтра черед? Он растирает усталые глазницы, склоняется над книгою. Грядущим поколениям, для тех, кто останется жить, выводит строгим красивым полууставом строгие, горькие слова: «Немочь то етая такова: преже яко рогатиною ударит за лопатку или под груди, или меж крыл, и тако разболевся, человек начнет кровью харкати, и огонь зажжет внутри, и потом пот, та же дрожь, и полежав един день или два, а редко того, кои три дни, и тако умираху. А иные железою умираху. Железа же не у всякого бываше в едином месте, но овому на шее, а иному под скулою, а иному под пазухою, другому за лопаткою, прочим же на стегнах… И тоже, много трои ден полежат!»

Летописец перечитывает написанное, крестится. В глазах, когда он прикрывает вежды, опустелые городские улицы и трупы, трупы, трупы. В ушах – непрерывный колокольный звон.

Глава двадцать первая

Детской памяти Сергия, тогдашнего Варфоломея, Ростов помнился безмерно великим городом с огромными палатами княжеского дворца, с потрясающе огромным собором, многолюдным и шумным, «яко некий Вавилон». Теперь все как бы принизилось, уменьшилось и в размерах, и в кипении своем.

И все-таки сердце дрогнуло, когда он увидал тот самый Григорьевский затвор, где учился Стефан и где в низкой шумной палате соученики дразнили его Святым Букионом. На миг захотелось взойти в тот самый покой училища, сесть на знакомую потемнелую скамью… Сдержал себя. С усмешкою подумал, что, сверши он такое, учитель, зная о нем, начал бы представлять его ученикам в пример и поучение как лучшего своего воспитанника… Где-то они все, те мальчики, ставшие взрослыми мужами? И о чем бы он мог нынче, при встрече, толковать с ними, выросшими и прошедшими жизнь? О детских шалостях, давно позабытых? О событиях, княжеской борьбе и прочем? А они как бы стали смотреть на него, невольно отыскивая в нем прежнего Букиона, не справлявшегося с грамотою? И Иисус не сумел у себя на родине в Назрете совершить никаких чудес! Ибо «несть пророка в отечестве своем». А достигнутое тобою в жизни… Разве что зависть вызовет у прежних друзей!

Не надо посещать покинутых мест твоего детства! Пусть они останутся теми, какими были допрежь! И друзья те пусть так и останутся детьми! И свары те, и детская любовь, и твои тогдашние стыдные мечты и ошибки – пусть все это остается нерушимо в воспоминаниях юности и не вторгается в дела и помышления нынешнего дня!

Тогда, в годы те, он, конечно, не знал, не видал никогда князя Константина Васильича, теперь состарившегося, угнетенного годами, трудами и неудачами. К счастью, и князь ничего не ведал о юности Сергия и принял его, предупрежденный владычным гонцом, как известного подвижника, славного игумена, коему покровительствует сам митрополит Алексий. И Сергий не стал напоминать князю ни о молодости своей, ни о покойном родителе.

Он только глядел на князя особенно ясными, особенно прозрачными, как лесные озера, глазами, и на того неволею снисходила тишина. Высказавши свои обиды, в чем-то и повинившись перед представителем Алексия (так он понимал Сергия), Константин Васильич вдруг замолк и ощутил ту усталость, что приходит с возрастом, и то стремление к покою, о коем не мыслил доднесь. Он понял вдруг, что да, верно, отпущенный ему Господом срок подходит к концу, что та независимость от Москвы, которую добыл он в Орде в пору безвременья, сейчас, с возвращением Алексия, ничего не стоит и вызовет новые военные осложнения, а ежели к тому владыка Алексий поладил с всесильным Мамаем, то еще и нового татарского похождения может ожидать многострадальная Ростовская земля. Тем паче, ограбленный татарами по пути из Сарая, он достаточно внятно понял, что такое татарский разор. И странно, как-то о делах княжения Сергий говорил меньше всего, но его тихие увещания и слова о Боге и вечности, о мире и любви прямо вели к тому, что Ростову должно вернуться к тому, что было при Калите и Симеоне Гордом. Разве суздальский князь… Но слишком явно становило, что и суздальский князь вряд ли выдержит состязание с Москвой теперь, когда Алексий взял в свои твердые пастырские руки мирскую власть в княжестве.

Мы не ведаем, о чем толковал Сергий с ростовским князем, но через год Константин Васильич уступил власть в Ростове своему племяннику, Андрею Федоровичу, за спиною которого стояла ратная сила Москвы, уступил безо спору и ратных сшибок, уехавши доживать в Устюг, где, наверное, обрел те самые тишину и спокойствие, почувствованные им в разговоре с игуменом Сергием.

Иноки Федор и Павел, заранее извещенные владыкой, ждали Сергия у порога княжьего дворца. Опи уже имели в руках студитский общежительный устав и на Сергия обрушили град хозяйственных и иных вопросов, которые троицкий игумен мягко отвел от себя, иное изъяснив, а иное возложив на упование самих устроителей, заговоривши тотчас о главном: о воспитании иноков в навыках общежительной дисциплины, не угашая стремлений каждого, дабы не подавить, но совокупить и направить энергию каждого на избираемое тем действование.

Обитель во имя Бориса и Глеба, князей-мучеников, погибших, дабы не затевать братней которы княжеской (вечный урок и упрек размножившимся Рюриковичам), была основана в восемнадцати верстах от Ростова и, как почти все начинания Сергия, счастливо процветала и умножалась с течением веков, в свой час одевшись каменною украсою, собором, ожерельем башен и стен, с чудесною тройною аркою ворот под вознесенной над нею надвратной церковью.

Была, была особая благодатная сила в троицком игумене, позволявшая ему счастливо основывать все новые и новые общежительные монастыри, эти университеты древности, в коих знания постигались не сами по себе, но в строгом духовном обрамлении, сопровождаясь высоким парением духа и отречением от мирских забот, в которых готовились не информаторы, но деятели прежде всего, способные на героизм самоотречения и на высокую любовь, завещанную нам горним Учителем истины. И вся последующая история нашей страны – это, по сути, история возгорания и угасания этого высокого духа, в зависимости от чего творилось и все прочее, хоть эта связь и не всегда просто прослеживается в событиях исторического времени.

Вскоре после того Сергий совершил свой знаменитый поход в Нижний Новгород.

Глава двадцать вторая

Алексий понимал, что с Сергием надобилось что-то решать, Троицкая обитель хирела, в ней царили разномыслие