Декабристы. Мятеж реформаторов - Яков Аркадьевич Гордин

Была у Соловьева и Мозалевского и еще одна причина для беспокойства. На своих людей Сухинов много тратил. Он купил Голикову сапоги и штаны, купил штаны Бочарову, ибо те ходили совершенно оборванные.

Но главным образом деньги уходили на водку, которую он, сам не пивший, покупал своим единомышленникам. Пить – было потребностью каторжан. Только так можно было заглушить отчаяние. А теперь, когда появилась надежда на избавление, они пили, поддерживая в себе решимость.

Касса у черниговцев была общая. Они с самого начала постановили не давать друг другу отчета в тратах. И. Соловьев с Мозалевским ни словом не упрекнули Сухинова. Но деньги таяли, и они видели, как снова приближается нищета.

Сухинов между тем действовал вдохновенно. Он знал, что это его последняя возможность. Он не собирался жить в неволе. И оставить неотомщенными обиды он тоже не мог.

Он мало спал по ночам. Он продумывал, глядя в темноту, будущие свои действия, собирал в уме все, что удалось ему узнать о топографии этого края и воинских силах, охранявших заводы… И перед глазами неотступно стоял Сергей Иванович Муравьев-Апостол, каким он часто его видел в двадцать пятом роковом году, – в расстегнутом сюртуке с большими штаб-офицерскими эполетами, улыбающегося своей умной и доброй улыбкой, рассказывающего ему, Сухинову, о будущем устройстве России, о древних республиках, об испанском полковнике Риеге, о новгородской свободе и долге всякого честного и благородного человека.

– Подождите, Сергей Иванович, – беззвучно говорил ему Сухинов. – Подождите, уже недолго. Они нам ответят.

Ему удалось съездить в Нерчинский завод, и там он познакомился с Алексеем Пятиным, каторжанином из солдат. Поговорил с ним откровенно, и Пятин обещал содействовать. Теперь надо было ждать, пока сойдет снег и тайное сообщение с заводами легче будет поддерживать.

Сухинов тайком купил себе ружье и кинжал, собрал пороху, достал при помощи Голикова свинца и вечерами лил пули. Это все нужно было ему для самого первого момента. А там оружия будет вдоволь.

Сухинов, Голиков и Бочаров составили как бы директорию.

План они разработали надежный. И притом – единственно реальный.

Собрав человек двадцать надежных людей, ночью напасть на солдатскую казарму, обезоружить рудничный караул, арестовать начальство, вскрыть пороховой склад, вооружиться отобранным у солдат оружием, тех, кто захочет, присоединить к себе – как солдат, так и каторжников – и идти форсированным маршем на Нерчинский завод. Там, соответственно, разоружить команду, увеличить свой отряд и двигаться от рудника к руднику, от завода к заводу. И так – до Читы. Освободить из острога государственных преступников и вместе с ними разработать дальнейшие планы.

Реален ли был этот план?

Вполне.

Взять власть в Зерентуйском руднике, охраняемом горстью плохо вооруженных солдат, было несложно. Все остальные рудники и заводы охранялись столь же слабо. Отряд в полторы-две сотни вооруженных решительных людей во главе с таким человеком, как Сухинов, и состоящий при этом в значительной степени из старых солдат, определенно стал бы хозяином положения. Он увеличивался бы от рудника к руднику, а властям нечего было бы ему противопоставить. Разбросанные по всему краю караульные команды невозможно было собрать в один кулак хотя бы потому, что в оставленных ими пунктах немедленно началось бы возмущение каторжан.

В Чите к восставшим примкнули бы, конечно, отнюдь не все. Но часть определенно бы примкнула, обеспечив сухиновскую армию офицерским составом.

При значительных человеческих ресурсах восстания, при обширности и пустынности территорий, обеспечивающих восставшим свободу маневра, при отдаленности значительных войсковых частей – не ближе Иркутска, – а следовательно, при необычайной растянутости их коммуникаций карательные операции против восставших были бы крайне сложны.

И – что важно, как уже говорилось, – костяк повстанческой армии составили бы обученные солдаты, сосланные в Сибирь из армейских и гвардейских частей.

Так виделось это воспаленному воображению Сухинова.

Да, массовый бунт каторжан был вполне возможен. Если – опять-таки – вспомнить малочисленность и слабую обученность гарнизонных солдат, охранявших рудники, многие из которых по своему психологическому складу и настроению были ближе к охраняемым, чем к своему командованию, озлобленность и отчаянную решимость тысяч ссыльных солдат, которым мало было что терять, свирепость разбойников и убийц, для которых мятеж был желанной возможностью посчитаться со своим начальством, учитывая все это и то, что было сказано ранее, можно утверждать, что в случае удачи на Зерентуйском руднике у властей не было шансов обуздать эту грозную стихию до прибытия крупных воинских сил из России.

Сухинов был прав. Он мог поднять Сибирь.

Но вряд ли его мечтания совпадали с возможной реальностью.

Он не был разбойником. Он был офицером и другом Сергея Ивановича Муравьева-Апостола. Его возбужденному мстительному воображению представлялись отряды каторжан, предводительствуемые его товарищами по тайному обществу, устанавливающие справедливость и добывающие свободу на необъятных просторах Сибири. И главное – это был его ответ деспоту, убийце его друга.

Но если отвлечься от сухиновских мечтаний, то реальность предстанет в ином обличье.

Во-первых, мало кто из узников Читы согласился бы возглавлять эту каторжную армию.

Во-вторых, надежды Сухинова, что при всей его брутальности и силе воздействия на окружающих удастся даже с помощью верных соратников, таких как Голиков, удержать под контролем взбунтовавшуюся массу, скорее всего, были иллюзорны. Сухинов хотел в это верить. Но получившие волю каторжане очень скоро вышли бы из подчинения. Уж если этот процесс начался в Черниговском полку, строевой части, с большинством офицеров на своих местах, с любимым Муравьевым-Апостолом во главе, то чего можно было ждать от разношерстной одичавшей в нечеловеческих условиях толпы?

Когда через три года восстали военные поселяне под Новгородом и Старой Руссой – не каторжане, а еще вчера законопослушные мужики, то мятеж вылился в хаос насилия, в жестокое уничтожение офицеров и чиновников вместе с семьями, а потом захлебнулся в растерянности и незнании – что делать дальше.

Повторяю, крайне маловероятно, чтобы Сухинову с ближайшими соратниками удалось обуздать, оседлать мятежную стихию и превратить ее в нечто подобное организованной боевой силе.

В случае удачи на Зерентуйском руднике – каковая была вполне вероятна, – мы получили бы сибирскую пугачевщину в еще более ожесточенном и хаотичном варианте, со всеми ее ужасами, но без ее целеустремленности. У Пугачева было дисциплинированное и сплоченное ядро, – яицкие казаки, на которых он опирался. На втором этапе у него были отряды уральских мастеровых с их профессиональной спайкой.

Ничего этого не было у Сухинова.

Была всепоглощающая ненависть. И жажда мести.

Кровавый хаос в Сибири, конечно, был бы тяжелым ударом для Николая.