Каирская трилогия - Нагиб Махфуз

Она холодно сказала:

— Такова доля твоя и таков выбор твоего отца… Да уж, такова!..

Затем, после краткой паузы спросила:

— Беременна…?

— Да…

Тут мать сделала глубокий вздох:

— Да затруднит Аллах жизнь твоему отцу!..

Она сказала это умышленно, чтобы он не комментировал её слова, и смог сорвать эту гнойную язву, что съедала его изнутри, дабы хоть так усмирить боль…

Оба замолчали. Женщина опустила глаза, словно изведённая усталостью, и открыла их снова ненадолго, улыбнулась ему и ласковым голосом, на который никак не подействовало её переживание, спросила:

— А мог бы ты забыть о прошлом?

Он вздрогнул и опустил глаза, ощутив непреодолимое желание убежать отсюда, затем умоляюще сказал:

— Не вспоминай о нём, пусть оно безвозвратно уйдёт.

Возможно, сердцем он не осознавал того, что говорит, однако язык сказал то, что должен был сказать… Или из-за того, что эти слова были проявлением искренности его чувств, что поглотили его полностью на тот момент, или из-за того, что он сказал «…пусть оно безвозвратно уйдёт»,

Он испытывал странное ощущение, оставлявшее тревожный осадок, но не захотел размышлять над ним, цеплялся за свою чистую любовь к ней, и преисполнился решимости доказать ей её. Но мать снова спросила его:

— Любишь ли ты свою мать, как любил в те счастливые времена?

Похлопав её по ладони, он ответил:

— Люблю и молюсь за её благополучие и здоровье.

Он скоро нашёл утешение от своей тревоги и внутренней борьбы, а на её увядшем лице запечатлелось глубокое умиротворение и покой. Он почувствовал, как она сжала его руку, словно передавая ему всю свою признательность. Оба обменялись долгим нежным, полным спокойствия и радости взглядом, от которого по комнате распространилась атмосфера любви, покоя и лёгкой грусти. Она словно не хотела больше разговаривать, а может, её состояние не давало ей продолжить. Веки её дрогнули и тихонько сомкнулись. Ясин глядел на неё, словно хотел задать какой-то вопрос, но не сделал ни одного движения. Затем губы её немного раздвинулись и раздался лёгкий прерывистый храп. Он выпрямился и стал всматриваться в её лицо, затем прикрыл глаза, вызывая в памяти то, каким было её лицо в последний раз, когда он смотрел на неё год назад, и грудь его сжалась от страха, что преследовал его по дороге и тот вновь вернулся к нему. Видит ли он её в последний раз?.. И с каким сердцем он встретит это?! Он не знает. Да и не хотел представлять себе то, что таило в себе сокрытое. Просто хотелось дать покой своему разуму и следовать, а не опережать события. Тревога и страх завладели им. Как странно!.. Только что он хотел убежать, пока слушал её рассказ, и даже представил себе, как будто сбросил груз с плеч, когда она заснула. Он не ушёл в себя, но страх всё равно преследовал его… Он и сам не понимал причину этого страха, но хотел, чтобы она очнулась от сна и продолжила разговор. Пока же он будет ждать её пробуждения до самого утра!.. Он не мог и дальше оставаться в плену своих страхов и тревог, нужно поставить границу этим страданиям… Завтра или послезавтра его ждут либо поздравления, либо соболезнования… Поздравления или соболезнования?!.. Что ему приятнее?! Не нужно совершать лишних движений, будь то поздравления или соболезнования, и не стоит торопить события. Единственное, что можно сказать — если бы в нашей власти было расстаться, то мы расстались бы друзьями. Это был бы лучший конец для худшей жизни. Но если Аллах даст ей ещё пожить…

Он окинул блуждающим взором комнату и остановился на зеркале, что висело на шкафу напротив — в нём отражалась постель матери — и увидел её тело, накрытое одеялом почти полностью, за исключением руки, которую она вытащила, когда приветствовала его — он мягко взял её и накрыл одеялом, которое затем заботливо натянул до самой шеи. И тут в голову ему пришла одна мысль! А что, если уже завтра в этом зеркале будет отражаться постель, но уже пустая!.. Не её жизнь, и не жизнь кого-либо ещё… Это было более чёткое изображение, чем все те иллюзорные образы!.. Он испугался ещё больше и прошептал:

— Нужно установить границу страданий… я должен уйти.

Взгляд его соскользнул с зеркала на тумбочку, где стоял кальян, шланг которого был обмотан вокруг горлышка змейкой. Он с удивлением уставился на этот кальян, и вскоре на место удивлению пришло отвращение и гнев на того человека!.. Видел ли он его из какого-нибудь укромного местечка, сам оставаясь невидимым?… Он не мог терпеть этот кальян и находиться с ним рядом в комнате дольше, бросил взгляд на лицо матери — та погрузилась в глубокий сон — затем проворно встал и направился к двери. Когда он встретил служанку в прихожей, то сказал ей:

— Твоя госпожа уснула. Завтра утром я вернусь.

И снова повернулся к ней, выходя за дверь:

— До завтра.

Он как будто почувствовал присутствие того человека, что прятался от него, и пошёл оттуда прямиком в бар Костаки. По обыкновению выпил вина, но не остался им доволен, и был не в состоянии прогнать из сердца тревогу и страх. И хотя мечты о богатстве и покое не покидали его, всё же они не могли стереть из его воображения образ болезни и мысли, что настигли его во дворе. Когда к полуночи он вернулся домой, то застал жену отца, что ожидала его на первом этаже. Он с удивлением поглядел на неё, и с замиранием сердца спросил:

— Мама?!..

Амина склонила голову и тихо сказала:

— К нам приходил гонец из Каср аш-Шаук за час до твоего прихода и сообщил нам. Да продлит Аллах твою жизнь, сынок…

64

Отношения у Камаля с