Жуков. Маршал на белом коне - Сергей Михеенков

Серебряные ложки, ножи и вилки присланы были поляками в честь освобождения Варшавы, и на ящиках имеется надпись, свидетельствующая о подарке. Часть тарелок и ещё что-то было прислано как подарок от солдат армии Горбатова. Всё это валялось в кладовой, и я не думал на этом строить себе какое-то накопление. Я признаю себя очень виноватым в том, что не сдал всё это ненужное мне барахло на склад, надеясь на то, что оно никому не нужно.

О гобеленах я давал указание т. Агееву из МГБ сдать их куда-либо в музей, но он ушёл из команды, не сдав их…

Обвинение меня в том, что соревновался в барахольстве с Телегиным, является клеветой. Я ничего сказать о Телегине не могу. Я считаю, что он неправильно приобрёл обстановку в Лейпциге. Об этом я ему лично говорил. Куда он её дел, я не знаю.

Охотничьи ружья. 6–7 штук у меня были до войны, 5–6 штук я купил в Германии, остальные были присланы как подарки. Из всех ружей охотилась команда, часть штуцеров, присланных в подарок, я собирался передать куда-либо. Признаю вину в том, что зря я держал такое количество ружей. Допустил я ошибку потому, что, как охотнику, было жаль передавать хорошие ружья».

Письмо Жукова было проверено по всем пунктам. Сталин лично поинтересовался у Молотова: правда ли, что его дочь Светлана подарила дочери Жукова дорогое кольцо с бриллиантом? Молотов подарок дочери подтвердил письменно.

Когда спустя время следователи составили более точные описи, цифры в них оказались другие, ниже первых. Новые документы составлялись по факту, а первые, составленные тайно, наспех, рассчитаны были, по всей вероятности, на эмоциональную реакцию Сталина.

Что касается «оборудования» дачи МГБ, то действительно, когда после смерти маршала семью — дочь Марию и тёщу Клавдию Евгеньевну — выселяли из казённой дачи в Сосновке, ничего им оттуда забрать не дали.

Судьба генералов, арестованных по делу Жукова, складывалась по-разному. Некоторые годами сидели в тюремных камерах, их водили на бесконечные изнурительные допросы, применяли спецсредства. Другие вскоре пошли в лагеря, получив от 10 до 25 лет. Гордова, Кулика и Рыбальченко расстреляли в августе 1950 года, когда Жуков уже служил в Уральском военном округе. Через год, получив от Военной коллегии Верховного суда СССР свои «десятки» и «четвертаки», по этапу пошли Минюк, Терентьев, Крюков, Телегин.

Но Жукова не трогали.

Когда арестовали Абакумова и следователь, интересуясь делом Жукова, спросил, почему многие дела в МГБ так затягивались, тот ответил: «…есть такие дела, групповые и одиночные, которые затягивались. Делалось это по специальному указанию… или же диктовалось оперативными соображениями… Имеется дело генерала Телегина и других — восемь человек. Дело это весьма важное, и его впредь тоже следует держать и не заканчивать. Оно связано с маршалом Жуковым, который является очень опасным человеком…»

Он это чувствовал. Александр Бучин рассказывал, что осенью 1947 года он, наконец, получил отпуск и поехал из Одессы домой, в Москву. Там участвовал в соревнованиях — в первенстве вооружённых сил по мотогонкам. Мотоциклист он был великолепный — победил. И вскоре ему позвонил Василий Сталин, в ту пору генерал-лейтенант, помощник командующего ВВС Московского военного округа. Заехал к нему на квартиру, привёз на дачу, где совсем недавно жил командующий ВВС страны Главный маршал авиации Новиков с семьёй. Кинул по этому поводу небрежно:

— Теперь сидит.

Усадил Бучина за стол, выставил хорошие закуски, налил водки. Выпили. Бучин думал, что сын вождя, страстно увлечённый спортом, заинтересован в нём как в талантливом спортсмене и готов предложить что-то, связанное с мотогонками. Но Василий вдруг заговорил о чёрном «паккарде», стоявшем в кремлёвском гараже особого назначения. В Одессу Жуков «паккард» не взял. А Василию, освоившемуся на даче арестованного по его навету командующего ВВС страны, машина маршала Жукова давно не давала покоя.

«Убедившись, что Василий говорил всерьёз, — вспоминал Александр Бучин, — я сначала даже растерялся, потом оправился и пообещал поговорить о “паккарде” с Г. К. Жуковым. Про себя твёрдо решил — ни слова маршалу, хватит у него и без этого огорчений. Удовлетворённый Василий, порядочно набравшийся, приказал какому-то грузину отвезти меня домой на Старопанский. Тот отвёз на “мерседесе”.

В Одессу вернулся из отпуска, стараясь не подать и виду маршалу, что буквально давило меня. Василий никогда бы не осмелился нагличать, если бы Георгия Константиновича не прижимали со всех сторон. Вполголоса среди нас, близких к маршалу, пошли разговоры о том, что Жукова, наверное, арестуют, ибо по непонятным и необъяснимым причинам бросили в тюрьму десятки генералов и офицеров, непосредственно работавших с ним. Перечислять их и называть опасались даже в разговорах без посторонних. Атмосфера была гнетущая, тяжёлая… В последние месяцы моего пребывания в Одессе в машине царило погребальное настроение. Маршал во время поездок почти не разговаривал. Я также не открывал рта, боясь, что не выдержу и расскажу Георгию Константиновичу о домогательствах Василия».

Наступил 1948 год. Год был високосный. После Нового года маршал пригласил Бучина однажды в гости и сказал:

— Убирают тебя от меня, Александр Николаевич. Пришёл приказ: отзываешься в распоряжение Управления кадров МГБ СССР. Выезжать надо немедленно. Я приготовил письмо Власику, передай ему. В письме просьба — оставить тебя у меня. Письмо постарайся передать лично Власику.

В Москве на Лубянке генерал Власик встретил Бучина матюгами и оскорблениями. Тут же на руки выдали трудовую книжку: уволен из МГБ СССР с 19 января 1948 года «за невозможность дальнейшего использования». В МГБ, оказывается, были и такие формулировки. Письмо маршала Власик даже не стал читать.

В конце января Жуков неожиданно разыскал Бучина в Москве. В то время он уже получил направление в другой, глухой и отдалённый от центра Уральский военный округ. Хотел забрать с собой «паккард», но машину почему-то не подавали.

Из воспоминаний Александра Бучина: «Осведомившись о моём здоровье, Георгий Константинович попросил меня об одолжении — выяснить, почему ему не подают… “паккард” Пропуск в Кремль у меня отобрали, и с большим трудом мне удалось связаться по телефону с Удаловым^[193]. Тот сухо ответил, что есть распоряжение Косыгина. Что это означает, непонятно. Когда Георгий Константинович позвонил и справился о моих “успехах”, я честно пересказал слова Удалова. Последовала тягостная пауза, потом Георгий Константинович поблагодарил за труды и повесил трубку. Довольно скоро я узнал — “паккард” забрал В. И. Сталин».

Бучина арестовали весной 1950 года. Во время ареста сотрудники МГБ тщательно обыскивали комнату. При обыске нашли комсомольский билет. В билет была вложена фронтовая фотокарточка Жукова. Старший группы швырнул карточку на пол, заорал:

— Что ты эту дрянь держишь! Что он тебе, отец?!

Через несколько часов Бучина уже допрашивали во внутренней тюрьме на Лубянке.